куски человечины прямо со стола, еще не остывшими.
Длинный и приземистый был Вонг Бонгерок, и в глазах его читалось коварство, и надвигался он на Леотрика, выдыхая злобу из преданной груди, а позади него грохотал закованный в броню хвост, – так бывает, когда моряки тянут гремящую якорную цепь через всю палубу.
Вонг Бонгерок хорошо знал, что имеет дело с Сакнотом, ибо на протяжении долгих лет, свернувшись у ног Газнака, он тихо пророчествовал про себя.
И Леотрик ступил вперед, в жаркие клубы его дыхания, и занес Сакнот для удара.
Но когда Сакнот взлетел в воздух, глаз Тарагавверуга, вделанный в рукоять, узрел дракона и постиг его коварство.
Ибо Вонг Бонгерок широко разинул пасть, показав Леотрику ряды острых как сабли зубов и разверстые челюсти, обтянутые крепкой кожей. Но едва Леотрик нацелился отсечь зверю голову, тот по-скорпионьи изогнул свой закованный в броню хвост и всю длину его перенес вперед, на противника. Все это заметил глаз, вделанный в рукоять Сакнота, и нанес удар сбоку. Не острием нанес он удар, нет, ибо в таком случае отсеченный кусок хвоста, вращаясь на лету, смел бы все на своем пути – словно сосна, что ураган сорвал с утеса и швырнул верхушкой вперед, прямо в грудь какому-нибудь неосторожному скалолазу. И непременно пронзил бы он Леотрика; но Сакнот ударил плашмя, и хвост со свистом пронесся над левым плечом Леотрика, и чуть задел его броню, и оставил на ней глубокую царапину. Тут сверкающий хвост Вонг Бонгерока хлестнул недруга сбоку, и Сакнот отпарировал удар, и хвост с визгом взлетел над лезвием и пронесся над головой Леотрика. После этого Леотрик и Вонг Бонгерок схватились насмерть, один сражался мечом, другой – зубами, и меч нанес удар, достойный Сакнота, и злобная преданность дракона по имени Вонг Бонгерок вышла вместе с жизнью через глубокую рану.
А Леотрик прошел дальше, мимо мертвого чудища; закованное в броню тело еще слегка подергивалось. Какое-то время казалось, словно все плужные лемехи графства взрывают землю на одном и том же поле, влекомые усталыми, выбивающимися из сил лошадьми; затем дрожь прекратилась и Вонг Бонгерок застыл неподвижно на добычу ржавчине.
А Леотрик зашагал к открытым вратам, и тяжелые капли беззвучно стекали с лезвия Сакнота на пол.
Через открытые врата, сквозь которые выполз Вонг Бонгерок, Леотрик вышел в коридор, где звенело эхо музыки. Впервые с тех пор, как Леотрик оказался в крепости, он различал нечто над головой, потому что здесь крыша поднималась до высоты гор и неясно темнела во мраке. Однако вдоль всего узкого коридора висели огромные колокола – низко, над самой головой гостя, один за одним, и каждый бронзовый колокол шириною был от одной стены до другой. И, едва юноша оказывался под одним из медных куполов, колокол звонил, и звон сей звучал скорбно и гулко, как голос колокола, что прощается с умершим. Каждый колокол звонил только раз, когда Леотрик проходил под ним, и голоса их звучали торжественно и отделялись друг от друга церемонными паузами. Потому что если юноша замедлял шаг, колокола смыкались теснее, а если шел быстрее, они расступались. И эхо каждого колокола гудело над головой его и опережало его поступь, нашептывая остальным о приближении чужака. Один раз Леотрик остановился, и все колокола гневно забренчали, и не пожелали умолкнуть, пока он снова не тронулся в путь.
А между этими размеренными нотами, глашатаями судьбы, звучали мелодии волшебных музыкантов. Теперь они играли очень скорбную погребальную песнь.
И вот, наконец, Леотрик дошел до конца Колокольного Коридора и увидел небольшую черную дверь. В коридоре позади него дрожали отзвуки перезвона, передавая друг другу вести о церемонии, а погребальная песнь музыкантов медленно струилась между ними, словно процессия высокопоставленных чужеземных гостей, и все они предвещали Леотрику недоброе.
Под рукой Леотрика черная дверь тотчас же распахнулась, и юноша оказался на открытом воздухе в просторном внутреннем дворе, мощеном мрамором. Высоко над ним сияла луна, призванная туда рукою Газнака.
Тут спал Газнак, а вокруг него восседали волшебные музыканты, играя на струнных инструментах – и только. Даже спящий, Газнак был закован в броню, и только его запястья, лицо и шея оставались обнажены.
Но главным дивом этого места были сны Газнака; за пределами двора зияла бездонная пропасть, и в эту спящую бездну низвергался белый каскад мраморных лестниц, что ниже расширялся, застывая террасами и балконами, украшенными прекрасными белыми статуями, и, снова сливаясь в широкую лестницу, уводил дальше, к нижним террасам, что терялись во тьме: там бродили темные размытые тени. То были сны Газнака, порождение его мыслей, они застывали в мраморе и под песнь музыкантов исчезали за краем пропасти. А тем временем в мыслях Газнака, убаюканных нездешней музыкой, рождались шпили и башни, прекрасные и хрупкие, устремленные ввысь. Мраморные сны медленно колыхались в лад музыке. А когда зазвонили колокола, и музыканты заиграли погребальную песнь, повсюду на шпилях и башнях вдруг заухмылялись безобразные горгульи, и гигантские тени стремительно метнулись вниз по ступеням и террасам, и в бездне послышался сбивчивый шопот.
Едва Леотрик миновал черную дверь, Газнак открыл глаза. Он не взглянул ни направо, ни налево, но в следующее мгновение был уже на ногах, не сводя с недруга глаз.
Тогда маги заиграли на своих инструментах заклинание смерти, и вдоль лезвия Сакнота раздалось негромкое гудение, словно меч обращал чары вспять. Видя, что Леотрик не рухнул наземь, и заслышав гуд Сакнота, маги вскочили и обратились в бегство, по пути оглашая тьму скорбным перебором струн.
И вот Газнак со скрежетом извлек из ножен меч, самый могучий в мире (если не считать Сакнота) и медленно зашагал к Леотрику; он улыбался, хотя собственные сны уже предсказали чародею его участь. Когда же сошлись Леотрик и Газнак, они поглядели друг на друга, и ни один не произнес ни слова; но в следующее мгновение меч ударил о меч, и клинки узнали друг друга и не остались в неведении касательно того, откуда враждебный меч взялся. И когда бы меч Газнака не сталкивался с лезвием Сакнота, он, сверкая, отскакивал, словно град с покатых крыш, но когда удар приходился на броню Леотрика, латы крошились слой за слоем. А на доспехи Газнака Сакнот обрушивал один яростный удар за другим, но неизменно возвращался вспять, так и не оставив на металле следа, к вящей своей досаде; и, сражаясь, Газнак держал левую руку у самой головы. Вскорости Леотрик нанес меткий и могучий удар прямо в шею врага, но Газнак, схватив собственную голову за волосы, поднял ее как можно выше, и Сакнот встретил на пути только воздух. В следующее мгновение Газнак вернул голову на место, и все это время действовал мечом весьма проворно; снова и снова замахивался Леотрик Сакнотом, целя в шею врага, обрамленную бородою, но всегда левая рука Газнака опережала удар клинка, и голова поднималась вверх, и меч проносился под ней, не причиняя магу вреда.
И не утихал гром битвы, и броня Леотрика лежала на полу повсюду вокруг, и мрамор был запятнан кровью юноши, а иссеченный меч Газнака столько раз столкнулся с Сакнотом, что теперь зазубринами напоминал пилу. И все-таки Газнак улыбался: лезвие так и не коснулось его тела.
