исходят их слова, смешавшись со вздохами. И после того как они немного поговорили между собой, та донна, которая первая со мной заговорила, обратилась ко мне опять с такими словами: «Мы просим тебя сказать нам, в чем заключается это твое блаженство». Я же, отвечая ей, сказал так: «В тех словах, что славят мою Донну». Тогда ответила та, что со мной беседовала: «Если бы ты говорил правду, тогда те слова, которые ты сложил, изъясняя свое состояние, были бы употреблены тобой с каким-то иным смыслом».[45] Тут я, поразмыслив об этих словах, удалился от тех донн, точно бы устыдясь, и пошел, говоря самому себе: «Если такое блаженство заключается в тех словах, что славят мою Донну, то отчего же иными были мои речи?» И вот я решил избрать предметом моих слов отныне только хвалу Благороднейшей;[46] и, много поразмыслив об этом, я подумал, что избрал для себя слишком высокий предмет, и поэтому не осмеливался приступить; так и провел я несколько дней, желая сочинять и боясь приступить.
XIX Спустя недолгое время случилось, что, проезжая дорогой, вдоль которой бежала прозрачная речка, был я объят столь сильным желанием сочинять, что стал думать о том, как бы мне приступить к этому; и я подумал, что не пристало мне говорить о ней иначе, как обращаясь к доннам во втором лице,[47] и притом лишь к тем доннам, что благородны, а не просто ко всем женщинам. И вот что скажу я: язык мой заговорил как бы сам собой и молвил: «О донны, вам, что смысл Любви познали…» Эти слова я закрепил в памяти с великой радостью, думая взять их началом, и потом, возвратясь в названный город и поразмыслив несколько дней, я начал этим приступом канцону,[48] сложенную так, как это будет видно ниже, в ее разделении. Канцона начинается так: «О донны, вам…».
О донны, вам, что смысл Любви познали,[49] Я стану о мадонне говорить, — Не для того чтоб ей хвалу избыть, Но дабы утишить мое томленье. Скажу: Любовь дала моей печали Столь сладостное чувство ощутить, Что, если б я дерзнул его открыть, Познал бы мир любовное волненье. Но не предам благое откровенье, Не столь мое развратно бытие: Я расскажу о доблестях Ее Намеками, как мне велит почтенье, О донны и девицы, — вам одним, Зане о том невместно знать другим. Взывает ангел к божью разуменью И говорит: «Владыка, на земле Есть существо, что светит и во мгле, — Душа, чей луч достиг небесной грани. Не склонен Рай к иному вожделенью, Как сочетать ее своей судьбе.[50] Сонм праведных зовет ее к себе, И только Жалость вяжет наши длани». И рек Господь, судья всех упований: «Нет, милые, вам должно подождать, Еще не мыслю я ее призвать, Но да пребудет средь земных созданий С тем, кто расскажет аду: «Племя злых, Я видел упование благих».[51] Мадонну ждут у горнего престола. Я изъясню, как благостна она, — О донны, та, что чести ждет, должна Идти за нею, где она ступает; Любовь сердца морозом прополола, И мерзость в них навек изведена; Пред кем пройдет, красой озарена, Тот делается благ иль умирает; Кого она достойным почитает Приблизиться, тот счастьем потрясен, Кому отдаст приветливо поклон, Тот с кротостью обиды забывает. И бо́льшую ей власть Господь дает: Кто раз ей внял, в злодействах не умрет. Любовь гласит: «Дочь праха не бывает Так разом и прекрасна и чиста…» Но глянула — и уж твердят уста, Что в ней Господь нездешний мир являет. Ее чело как жемчуг, где мерцает Прозрачно разлитая бледнота; Себя в ней доказует красота, А естество — всю благость воплощает. Из глаз ее, когда она взирает, Несутся духи в пламени любви И мечут встречным молнии свои, И сердце в них биение теряет. Ее улыбку вывела Любовь: Кто раз взглянул, тот не дерзает вновь. Канцона, знаю, ты полна стремленья Явиться к доннам, — не перечу я! Но памятуй: я воспитал тебя Как дщерь Любви, таящейся под спудом. Так будь везде исполнена смиренья, Проси: «Наставьте, где стезя моя? Ищу я ту, кому подобна я». Не подавай предлога к пересудам, Не заводи знакомства с подлым людом, Но почитай достойным там присесть, Где знатный муж или где донна есть, — И путь тебе откроется как чудом, 
