время».
— Помимо порошка на яхте обнаружили кассеты.
Петер выдержал небольшую паузу.
— Двадцать штук.
Анита так судорожно сжала трубку, что рука побелела. Челюсти не разжимались, словно их посадили на зубопротезный цемент.
Петер, сбитый с толку глухим молчанием, пустился в объяснения:
— Двадцать копий одной кассеты. В отчете дано довольно точное покадровое описание… но я попросил, чтобы нам выслали один экземпляр, на всякий случай, хотя меня убедило то, что я прочитал… Ты понимаешь, о чем я, Анита?
Она что-то бессвязно пробормотала, глядя в бело-голубой потолок.
— Ты уверен, что это то самое? — произнесла она наконец хриплым голосом, как если бы ее связки пробудились от тысячелетнего сна. — Я хочу сказать, ты уверен, что на кассете снята она? Двадцать копий? Двадцать раз…
— Сунья Чатарджампа. Да
Анита глубоко вздохнула. С одной стороны, она почувствовала облегчение. Ведь это то доказательство, которого она так ждала. С другой — насколько было бы лучше, если бы все это оказалось неправдой.
— Так, теперь я полностью проснулась. Ты на работе?
— Да.
— Хорошо, буду через сорок пять минут.
— Ладно, — ответил Петер, — через сорок пять минут.
Анита бросила трубку и помчалась в душ.
— Как ты думаешь, это пиратские копии?
Анита смотрела в окно, размешивая сахар в кофе.
Петер сидел за столом и машинально перелистывал скрепленные страницы.
— В Южной Америке это было бы нормально. Но тут важно другое: пиратские они или нет, все поставлено на промышленную основу. Я связался с полицейскими из Барбады и Сен-Висенте — они допросят раненых и постараются восстановить всю цепочку. Увы, владелец яхты убит, так что потребуется время.
Анита глотнула обжигающе горячего кофе: — Полагаешь, стоит разобраться на месте? Она действительно хотела знать его мнение.
— Не знаю… У нас и здесь есть срочные проблемы.
— Спасибо за напоминание. Хорошо, мы разделимся.
Анита повернулась, он поднял на нее полный любопытства взгляд.
— Ты будешь собирать всю информацию по делу Маркенса и Кеслера, поставишь кого-нибудь на расследование истории Чатарджампы. Она, скорее всего, вышла из квартиры, либо кто-то туда вошел… Нужно вновь допросить соседей, еще тщательнее. Может, кто-то что-то видел, несмотря ни на что… Так, дальше, я хочу, чтобы ты собрал как можно больше информации о Форстере.
«Да, — отвечал взгляд Петера Спаака, — а ты-то чем займешься?»
— Я развеюсь в Португалии. Привилегия старшего по званию.
Она сделала еще несколько глотков кофе.
— Хотел бы тебе напомнить — мы все еще не знаем, где скрывается этот Тревис…
В голосе Петера прозвучали ледяные нотки.
— Знаю-знаю, но не могу ждать, пока зашевелятся испанские и португальские полицейские. Хочу сама туда поехать и найти его.
Взгляд Спаака стал холодным.
— Да, — добавила Анита, улыбнувшись уголками губ, — я уверена, что Алиса направляется именно туда…
Она отхлебнула еще кофе, не зная, как объяснить Петеру, что чувствует.
— Я убеждена, что мать станет преследовать Алису и попытается забрать ее у отца. Возможно, она в той же ситуации, что и мы, — не знает точного адреса Стивена Тревиса. Помощь местной полиции обеспечит мне небольшое преимущество во времени, и я смогу кое-что подготовить…
— О чем ты? Хочешь взять ее на месте преступления?
— Да, — ответила она, движимая каким-то новым жестким инстинктом. — Я уверена, что Кристенсен допустит ошибку или промах и это позволит нам задержать ее на время, необходимое для сбора всех доказательств. Здесь, в Европе.
Анита не торопясь допила свой кофе.
— Звучит неплохо, — процедил Петер, — совсем неплохо.
Анита непроизвольно улыбнулась: — Понимаешь, между Алисой и ее матерью существует какая-то особая связь. Я пока не могу ее точно определить, но доктор Форстер кое в чем не соврал. Мне кажется, обе испытывают взаимную странную жестокую смесь восхищения и отвращения. Ева Кристенсен никогда не отпустит от себя дочь и уж тем более не позволит угрожать себе. Ее ответная реакция будет неожиданной и непредсказуемой даже для нее самой. Одно я знаю точно: Ева не оставит дочь… Не оставит в живых, понимаешь? Глаза Петера сверкали. Анита читала в них восхищение коллеги и страстное желание, но постаралась не показать виду, что с такой легкостью разгадала его мужскую сущность.
— Ева сделает все, чтобы снова завладеть Алисой, — продолжила она. — Для этого она вынуждена будет нарушать закон. Именно этого я жду и хочу быть там, когда начнется
Петер загадочно улыбнулся.
— Скажи-ка мне вот что, — сказал он. — А не заведет ли меня мое расследование в Бриджтаун? В это время года там должно быть неплохо…
Он хитро подмигнул и закончил свою мысль:
— Уверен, в окрестностях Фару не хуже, я прав?
Анита кисло улыбнулась в ответ.
Мысленно она придумывала, что скажет комиссару, чтобы он согласился оплатить ей билет в самую южную точку Европы.
— В Португалию? Но вы ведь даже не знаете точного адреса отца малышки?
Голос комиссара Хассла звучал ровно — он просто ждал от Аниты разумного объяснения. Впрочем, это входило в его обязанности.
Анита глубоко вздохнула и бросилась в бой:
— Пока мы ждем необходимую информацию из Португалии, я успею слетать туда и все прояснить на месте. Так мы выиграем время. Я должна во что бы то ни стало допросить отца девочки, чтобы взглянуть с другой стороны на то, что мне рассказал психоаналитик Евы Кристенсен. С другой стороны…
Анита решила выложить последний козырь.
— Кроме того, я уверена, что Ева Кристенсен тоже отправится туда… чтобы вернуть себе дочь.
Во взгляде Вила Хассла промелькнуло понимание.
— Женская интуиция? — Да.
И тут же уточнила:
— Это материнский инстинкт, свойственный всем женщинам, даже таким, как Ева Кристенсен.
В ответ комиссар что-то невнятно пробурчал. Он уже размышлял над ответом и взвешивал свое решение.
— Каков ваш план? Важный вопрос.
У Аниты пока не было никакого плана, разве что неясные наметки, которые она изложила Петеру. Но она ни в коем случае не должна показать Хасслу свои сомнения. Нужно играть в открытую, с Хасслом лучше не темнить.
— Для начала — Фару. Свяжусь с местной полицией, задам направление поисков, найду Тревиса — прежде чем это сделает Ева Кристенсен.
Должно получиться. Не может не получиться.
— Знаете, Анита, в верхах недовольны. Во всех кабинетах мне повторяют, что у вас ничего нет… У вас
