— Шериф, мы с малышом хотим сообщить вам печальную новость.
— Что вы говорите?
— Сгорело ранчо швейцарского ковбоя.
— Я надеюсь, что вместе с ним сгорел и сам ковбой, гнилой альтруист!
— Очень вероятно.
— Ну, и черт с ним! — подводит шериф итог жизни человека.
— По-моему, вам надо осмотреть место трагедии, так как за этим может скрываться криминальное преступление.
Взгляд его превращается в два плевка туберкулезника, наполненных кровью.
— Судя по вашему акценту, вы должно быть иностранец. И откуда вы прибыли, друг мой?
— Из Франции.
— Меня это не удивляет! И вы серьезно полагаете, что я стану прислушиваться к советам какого-то недоумка-француза?
Есть вещи, мимо которых я не могу пройти спокойно. Родина для меня всегда свята. Вспоминаю, что когда принц Шарль как-то заявил в мой адрес нечто подобное, то он тут же проглотил несколько своих длинных зубов. Но я держу себя в руках, так как момент очень ответственный.
— Шериф, — я с трудом сдерживаю гнев, — вы не имеете права так оскорблять меня и мою страну.
— Перестаньте нагружать меня, иначе вы рискуете оказаться за решеткой!
Он замолкает, подавившись моим кулаком. От града моих ударов лицо его взрывается в две минуты. И в довершение я валю его с ног!
Поверь, толпа аплодировала мне!
— Что вы наделали? — испугался малыш. — Он оторвет вам уши, нос и все, что торчит у вас! Это же настоящий садист! Вам надо смываться, пока он не очухался. Не надейтесь на людей. Да, они довольны, что вы расправились с шерифом, но свидетельствовать в вашу пользу никогда не станут. Уходите отсюда и немедленно уезжайте из Морбак Сити!
Глядя на отбивную, в которую превратилась физиономия полицейского, я потираю онемевшие фаланги пальцев.
— В вашем веселом городе есть почта? — спрашиваю я.
— В двух шагах отсюда.
— Подожди меня здесь. Когда он придет в себя, то скажи этому мешку, набитому дерьмом, что я сейчас вернусь.
Везет же мне!
Ровно через восемьдесят секунд я уже разговаривал с послом Франции в США. Я рассказываю ему о поведении гнусного шерифа, которое спровоцировало мой дерзкий и вместе с тем достойный поступок.
— Конечно, случай довольно досадный, — соглашается он.
Эти провинциальные шерифы распоясались вовсю и всласть издеваются над людьми. Я сейчас же свяжусь по данному вопросу с высшими инстанциями.
Немного ободренный, я возвращаюсь к своей жертве, которая по-прежнему находится в нокауте.
Тогда я решаю обратиться к жителям города.
— Дорогие жители города Морбак Сити! Я вместе с вашим очаровательным малышом Руаи обратился к шерифу, чтобы поставить его в известность о том, что сгорело ранчо швейцарского ковбоя, и что останки старика, очевидно, находятся под руинами. Вместо того, чтобы принять надлежащие меры, он осыпал меня гнусными оскорблениями. Вы слышали. Вот почему я. вынужден был защитить свою честь и честь моей родины. Разве этот пузырь достоин быть вашим шерифом, если его можно уложить одним ударом? Я только что позвонил в высшие инстанции, где у меня есть своя рука, — потому что у меня длинные руки! И сейчас расчитываю на порядочность американского народа, которым восхищается вся Франция. Вы должны теперь понимать, что из себя представляет этот блюститель порядка вашей прекрасной страны!
Публика аплодирует мне.
А в это время шериф достает свой кольт, но он еще не знает моей реакции! Кольт летит в сторону, а я добиваю шерифа словами:
— Успокойся, старая туша! Если ты хочешь драться как настоящий мужчина, то дерись голыми руками! Это было бы лучшим доказательством жителям города, что ты все- таки чего-то стоишь!
— Ларри! Ларри! Сукин сын! — орет шериф.
Я подумал, что он зовет своего помощника, но того и след простыл.
— Ну, — обращаюсь я к чудовищу Salt Lake1, — деремся или ты линяешь отсюда, жирный слизень?
Он не знает, что такое слизень.
— Именем закона, — бормочет он.
— Именем закона, подонок, иди и залепи свою рожу пластырем! Если понадоблюсь, запомни, я остановился в доме преподобного Марти. Чао, пузырь!
* * *
Люди, надо согласиться с этим, склонны к оптимизму. Получив по роже, они некоторое время пребывают в прострации, но очень скоро находят в этом причину для ликования!
Событие в Морбак Сити тому подтверждение. Немота, наступившая в городе после исчезновения скамейки, к вечеру перешла в стадию неуправляемой эйфории. Пропала скамейка? Ну и что! Муниципальные власти вместо нее установят мраморный обелиск, дескать, почитайте, чествуйте сумасшедших Сюзи и Макса, счастливых самоубийц, как назвал их местный журналист!
Иви снова отрезвила своего супруга кофе с нашатырем и холодным душем. Отец праведный произнес несколько наставлений и отбыл на всенощную службу вместе с Цезарем Пино.
Мои же членогоподобные калеки сегодня остаются дома залечивать свои раны. Как же они неосторожны и расточительны со своим природой данным богатством! Я советую им скоротать время в глубоком сне.
А дальше, как ты уже догадываешься, я попадаю в руки супруги пастора. Она убеждает меня, что я стал для нее своего рода наркотиком, что она теперь не представляет своей жизни без меня. И что она уже обо всем хорошо подумала и предлагает мне альтернативу: или я остаюсь здесь, или она едет со мной. Не склоняясь ни к одному из ее вариантов, я усиливаю ее наркотическую зависимость. Получив желанную дозу, она засыпает, а я остаюсь наедине со своей бессонницей и со своими мыслями о прошедшем дне. Вспоминаю швейцарского ковбоя, вспоминаю сгоревшее до тла его ранчо. Загадочный старик! Что же все- таки связывало его и Мартини Фузиту? Тайна какого преступления соединила их? И что это за обезумевшие типы так фанатично преследуют нас, уничтожая всех, кто имел дело с француженкой? Что же должно еще случиться?
Время скользит, словно вода в реке. И вдруг этот поток останавливают резкие удары в дверь. Так ломиться в дверь может только Берюрье.
Ты же знаешь, что кричит наш Толстяк в таких случаях.
— Кончай скорее! Это срочно!
— Пастор вернулся?
— Пока нет!
— Так что же тогда?
— Одевайся и пошли со мной!
Спрашивать бесполезно. Я уже знаю, что если этот сумасшедший что-то не договаривает, то случилось нечто чрезвычайное.
Улица еще пустынна. Но дело не в этом. Дело в том, что стены домов оклеены большими плакатами с цветной фотографией, на которой мы с Иви в такой позе, которая не оставляет никаких иллюзий на предмет наших безгреховных отношений. На фотографии надпись: «Когда наш пастор сдает свои комнаты иностранцам...»
