Честное слово, ты совсем потеряла голову из-за этой ямы с водой! Можешь ты мне наконец сказать, что ты собираешься устроить здесь?
Розина продолжала хмуро молчать.
— Скажи же хоть что-нибудь, — вздохнул Эдуар.
— Ты вроде бы избил как-то Фаусто, пока меня не было? — спросила мать.
Эдуар в который раз восхитился спокойному макиавеллизму женщин, способных не отвечать на самые жгучие вопросы и тут же переводить разговор на совершенно другую тему.
— Вот ведь засранец!
— Что он тебе сделал?
— Все то же самое: он трахает мою мать, а мне это не нравится.
Шум мотора заставил их замолчать. Появившийся из облака пыли «чероки» Дьедонне Ниволя остановился в двух метрах от матери и сына.
Из машины с безумным взором, на грани апоплексического удара выскочил мэр.
Он сразу бросился на Розину:
— Сука! Мерзавка! Сифилитичка!
Эдуар схватил Ниволя за лацканы вельветового пиджака.
— Секундочку! Это моя мать!
— Нашел чем гордиться!
Бланвен откинулся назад, а затем изо всех сил ударил Ниволя головой в лицо. Удар вышел глухим. Мэр застонал, зашатался и упал.
Эдуар спокойно дожидался продолжения. Мэр царапал землю каблуком. Из носа у него текла кровь, его крики были похожи на собачий лай. От ярости и боли Ниволя потерял достоинство, он задыхался, пытаясь выругаться.
— Вылейте ему в харю ведро холодной воды! — посоветовала Рашель. — Ему сразу полегчает.
Мари-Шарлотт последовала этому совету. Схватив пластиковое ведро, в котором вымачивалась сухая фасоль, она плеснула его содержимое в лицо Дьедонне. У того от холодного душа еще больше перехватило дыхание. Белые фасолины застряли у него в жесткой шевелюре, некоторые попали в вырез рубашки и за пиджак, а одна прилипла к подбородку, по которому текла кровь.
Обретя дар речи, мэр бросил Эдуару:
— Все равно я не боюсь тебя, сукин сын!
— Будешь продолжать в том же духе, я тебе все кости переломаю, — предупредил его Эдуар. — И в суд тебя доставят в инвалидной коляске.
— В суд ты попадешь раньше меня!
— Да только меня-то оправдают, ты, садист! Набить харю совратителю малолетних — за это много не дадут, уж поверь мне! Присяжные будут на моей стороне.
— Это целый заговор, — пролепетал мэр.
— Расскажешь это присяжным.
Вдруг раздался язвительный голос Мари-Шарлотт:
— Поднимайтесь, месье мэр, я должна переговорить с вами наедине.
— Ты-то уж заткнись! — вмешался Эдуар. Девчонка уперла руки в бока.
— Я не заткнусь и поговорю с ним. Я имею на это право, ты, мудак! В конце концов, кого изнасиловали? Тебя или меня?
Эдуар вытер лоб рукавом.
— Послушай-ка, Розина, — сказал он, — сделай так, чтобы я никогда в жизни не видел эту маленькую засранку, или я за себя не отвечаю!
Мари-Шарлотт пропустила его угрозы мимо ушей. Не обращая никакого внимания на своего кузена, она жестом подозвала к себе Ниволя. Тому удалось встать на колени, но голова его клонилась вниз, с мэра текла кровь и падали фасолины. Эта сцена напоминала какой-то американский фильм времен Стейнбека или Колдуэлла: вагончик без колес, ржавый бульдозер, старая калека в вольтеровском кресле и здоровый окровавленный мужик, стоящий на коленях перед ямой, — все способствовало этому странному впечатлению.
— Ну же, скорее! — взорвалась девчонка. — В тот раз вы были проворнее, аж рожа фиолетовой стала, когда раздвигали мне задницу своими толстыми пальцами!
Мэр, окончательно смирившись, поплелся за Мари-Шарлотт. Они уселись у старого дерева спиной к семейству Бланвен.
— Эта девчонка — настоящее чудовище, — прошептала Рашель. — Дуду прав, доченька: ей здесь не место!
9
Мари-Шарлотт пыталась заснуть, несмотря на храп старухи, но это ей не удавалось. А в довершение ко всему Розине снилось нечто, должно быть, сладострастное, потому что она стонала, точно героиня порнофильма. Приподнявшись на локтях, девочка смотрела на дверь, сквозь рейки которой в вагончик пробивался свет: занимался новый день.
Мари-Шарлотт послышались снаружи чьи-то шаги. Осторожные мужские шаги. Ей бы испугаться, а ее охватило любопытство. Что делать? Разбудить Розину или пойти самой на разведку? «Но ведь не горит», — подумала девчонка. Странное дело, собачонка Рашели ничего не почуяла — болонка спала так же крепко, как и хозяйка, прижавшись к ее здоровой руке. Может, от того, что в кровати слишком душно?
Несколько раз девчонку охватывало искушение бросить собачку под гусеницы бульдозера. Не то чтобы она испытывала антипатию к животному, просто ей хотелось заставить заплакать Рашель. Бабка и внук объединились против Розины, поэтому Мари-Шарлотт понимала, что ее пребыванию на стройке скоро придет конец, стоит только закончиться делу об изнасиловании.
Маленькая негодяйка гордилась тем, как провела разговор с мэром. Тот был вынужден дышать ртом, потому что его нос был разбит, в ноздрях засыхала кровь, а на глазах выступили слезы. В одно мгновение Ниволя превратился в толстого несчастного мальчишку. Мари-Шарлотт не было его жалко, она вообще ни к кому не испытывала жалости, кроме себя самой, да и то лишь иногда; но жалкий вид мэра наполнил девчонку чувством превосходства. В глубине души все они были дети: Рашель, Розина и даже этот хвастун Эдуар. Все они — недоделанные: смиряются с жизнью, вместо того чтобы оседлать ее.
При разговоре с торговцем зерном Мари-Шарлотт положила свою хрупкую ручонку с грязными ногтями на его огромное колено.
— Все это ваша вина, месье мэр. Надо всегда вести честную игру. Моя тетка предложила вам сделку, вы согласились, а на самом деле подставили ее. Отвратительно. Но уж теперь, старина, со сломанным носом или нет, вы предстанете перед судом присяжных! За ними дело не станет. Десять лет тюремного заключения, вся карьера — псу под хвост, разорение, окружающие, и прежде всего ваша семья, будут шарахаться от вас, как от зачумленного. Вы ведь понимаете: все доказательства налицо — платочек с моими инициалами, пропитанный насквозь вашей спермой! И не забудьте о бистро. Помните? Я во что бы то ни стало хотела остановиться там. Мне вроде бы понадобилось в сортир, но на самом-то деле я должна была поговорить с хозяйкой. И я сказала ей, что вы пристаете ко мне. Она уже подтвердила это жандармам.
— Законченная мерзавка! — пробормотал Ниволя.
Мари-Шарлотт хихикнула:
— Вовсе нет: я только учусь! Вот позже я примусь за такое, что еще никому не приходило в голову! Я вундеркинд! Но знали бы вы, какой старой я себя чувствую, и это уже сейчас! У меня впечатление, будто я живу целую вечность и знаю все обо всем и обо всех.
Собеседник не отвечал. Слушал ли он ее? Ниволя гладил свой распухший нос, сопя, словно тюлень под водой.
— В общем, нужно восстановить первоначальное положение, — продолжала Мари-Шарлотт. — Что
