— Я хотел бы с вами посоветоваться. Как насчет темно-зеленого цвета и легкой позолоты вокруг дверных ручек?
— Это на самом деле очень красиво, — сказала Гертруда.
— Тогда решено! — весело воскликнул Эдуар. — Кожу на сиденьях я пропитаю маслом собственного изобретения.
Князь тщательно тер крыло машины наждаком. Княгиня с восхищением наблюдала за четкостью и методичностью его движений. Хорошие мастера устают гораздо меньше, чем это может показаться, благодаря умению работать.
— Ты свою вторую бабушку, о которой часто вспоминаешь, тоже называл «ба»?
— Конечно, а вам это не нравится? Вам бы хотелось, чтобы я называл вас как-то иначе?
— Вовсе нет. Мне очень нравится слово «ба».
— Возможно, вы единственная княгиня, которую когда-либо так называли.
Гертруда задержалась в гараже, она была счастлива, что между ней и внуком возникла такая близость.
— Другую бабушку ты очень любил?
— Рашель? О да, конечно. Она была незаурядным человеком.
— Скажи, только не думая! Ты любил ее больше меня?
Эта ребяческая ревность растрогала Эдуара.
— Нет, моя дорогая. Вы в моем сердце и в моей жизни занимаете особое место!
Князь поцеловал Гертруду в губы так целомудренно, как это обычно делают дети.
— Я люблю тебя так же сильно, как солнце, — сказал Эдуар, впервые обращаясь к княгине на «ты».
Вальтер стучал по гладкой поверхности пластика.
— Ваша светлость, — окликнул он княгиню. Старик просунул свою седую голову в гараж.
— Месье герцог просит мадам княгиню подняться в библиотеку, — доложил Вальтер. — У герцога разговор с банкиром, мадам, и предстоит решать серьезные вопросы.
Гертруда вздохнула:
— Этот старый осел совсем запутался.
Ворча, она отправилась к Гролоффу. Вальтер, заинтересовавшись работой Эдуара, замешкался возле него.
— Как я слышал, ваш отец тоже любил механику. Мне кажется, это королевское хобби. Вы изобразите ваш фамильный герб на дверцах машины?
— А может, еще и корону? — пошутил Эдуар. — Вы путаете Версуа с Букингемом, мой милый Вальтер.
— Если те, кто по праву могут себе позволить нечто экстраординарное, этого не делают, кто же тогда? — сказал назидательно Вальтер. — Герб — это так красиво, так поэтично. Возможно, в Англии не было бы сейчас королевы, если бы отменили кареты и гербы!
Эдуар положил руку на плечо Вальтера.
— Вы мне очень нравитесь, Вальтер.
— Вы мне тоже, Ваша светлость, — сказал слуга. — Впрочем, я не смог бы работать у людей, которые мне не нравятся.
— Как вы относитесь к моей бабушке?
— Есть одно слово, его постоянно повторяет мой внучатый племянник: «супер». Помимо уважения, которое я испытываю к княгине, я тоже считаю ее «супер». — И он задумчиво прибавил: — Надеюсь, что она сможет выдержать удар.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил встревоженно князь.
Вальтер покачал головой:
— Когда приходят банкиры, это всегда плохо.
— Вы думаете, у княгини финансовые затруднения?
— Я не думаю, я знаю.
Новость привела Эдуара в ужас, он никак этого не ожидал. Он думал, что в Швейцарии находится казна Черногории, из которой можно черпать деньги, не считая. Представление о неисчерпаемости богатства позволяло Эдуару тратить деньги без зазрения совести. Обычно правительства в изгнании располагали достаточными средствами, что помогало им смириться с потерей власти.
— По-вашему, это серьезно?
— Замок заложен под стопроцентную стоимость, кредиторы проявляют настойчивость, и бедный герцог выкручивается как может. Если заместитель директора Женевского банка приехал собственной персоной, значит, дела совсем плохи.
Князь вспомнил праздники, которые он устраивал, свой роскошный гардероб, и ему стало стыдно. Княгиня всегда безропотно оплачивала все его счета, ни разу не намекнув, чтобы он как-то умерил свои безумные запросы. Гертруда в своем желании обеспечить внуку соответствующий его рангу образ жизни, готова была на все: она влезла в долги, заложила замок.
— Спасибо, Вальтер, что вы мне об этом сказали.
— Только не говорите княгине.
— Не беспокойтесь, я ведь не доносчик.
Вальтер ушел. Князю доложили о приходе Дмитрия Юлафа.
— Проведите его в мою комнату, я сейчас приду. Для Эдуара эти занятия были пыткой. Ему не нравился ни черногорский язык, ни этот человек.
Дмитрий Юлаф был плохим учителем. Его уроки сводились к тому, что Эдуар должен был повторять за ним целые фразы, которые сам же Юлаф и переводил. Он не очень хорошо знал грамматику, и Эдуар убедился, что скрипач говорил на своем родном языке с такими же ошибками, что и на французском.
Сняв комбинезон и вымыв руки, князь отправился к Юлафу. Неподвижный взгляд, застывшая поза делали музыканта похожим на экспонат музея восковых фигур.
Юлаф даже не улыбнулся при появлении Эдуара, ограничившись сухим рукопожатием. Руки у скрипача были горячими, словно его лихорадило.
— С вами все в порядке? — спросил машинально Эдуар.
Юлаф как-то неопределенно кивнул и вынул из потрепанного портфеля книгу.
Он по-прежнему был одет в то же самое тряпье. Создавалось впечатление, что это его единственный костюм. Галстук-бабочка свисал как увядший цветок, а на бортах пиджака алели красные пятна от соуса.
Помятая, порванная игральная карта служила ему книжной закладкой. Это была трефовая восьмерка. Юлаф читал параграф из трех строк своим раскатистым «р» и тщательно его переводил:
— «Мужчина нашпоривал лошадь, которая уходила на третий галоп. Он про себя… подумал, что ему нужно нагнать карету кардинала».
Юлаф передал книгу князю.
— Читайте медленно! — велел он ему.
Князь вздохнул и взял книгу. Его спас телефонный звонок.
— Мадемуазель Стивен! — резко проговорила Маргарет, умиравшая каждый раз от ревности, когда звонила Элоди.
— Алло! — сказала молодая женщина. — Вас еще не возвели на трон, Ваша светлость?
Ее голос был странным, казалось, что она пьяна.
— К чему эти вопросы? — поинтересовался Эдуар.
— Я вас не вижу, не слышу; поэтому и делаю разные предположения.
— Вы пьяны? — спросил князь сухо.
— Более или менее: скажем, капельку! У меня был завтрак с часовщиком, и он меня так достал, что я одна выдула целую бутылку Шато д'Анжелюс.
— Что значит «часовщик»?
— Это тип, который производит часы!
Она засмеялась.
