— Мне кажется, я где-то читал, что Бордо ставит сейчас какой-то фильм? На второе, июня не предусмотрены съемки какой-нибудь опасной сцены?
— Нет, абсолютно нет. Мы справлялись. Сюжет интимный, несколько вольный, и опасен только для морали.
Он смеется. Его зубы напоминают клавиши аккордеона, только клавиши — белые и без пломб.
Инес заявляет мне, что она устала, при этом дыхание ее становится прерывистым. Она начинает выкрикивать какую-то бессвязную чушь, но довольно громко и властно.
У нее очень выразительная мимика, и сейчас лицо Инес скорчилось в гримасе наслаждения. Я чувствую, что она вот-вот погрузится в сладостную нирвану, но, черт возьми, в этот момент звонит телефон.
Он трезвонит, будто на альпийских пастбищах зазвонили все швейцарские колокольчики вместе взятые. Это — настоящий набат. Моя дама мгновенно остывает и становится вялой, как листья в сентябре. На мою долю остается только привести себя в порядок.
Очаровательная негодяйка испускает душераздирающий стон и садится.
— Боже мой! — шепчет она и добавляет грязное ругательство, хотя подобные выражения не в ее вкусе.
Она любит говорить образно, используя все тонкости в грамматике литературной речи. Такому изысканному языку она выучилась отнюдь не на панели и не в тамбурах пригородных поездов.
Она спускает ноги с кровати и великолепным жестом патрицианки берет трубку телефона.
— Слушаю!
Насколько я могу понять, разговор ведется с каким-то Роланом, который находится в баре на Монмартре и просит разрешения закончить ночь с Инес. Он объясняет, что у него безумный сплин и много денег. Она отвечает ему, что сплину помогает сельтерская вода, а стремление провести приятную ночь с использованием его мужских способностей следует отложить до следующего раза, так как она не одна, а со “стоящим” мужчиной. Тот обзывает ее “шлюхой” и кое-чем похуже. Она злобно бросает трубку.
— Может быть, не следовало отклонять его предложение? — говорю я.
— Почему?
— Потому что я, честно говоря, выложил вам все лучшее, чем обладаю, и на ближайшее время мало на что способен.
Она смотрит на то место моего тела, по которому проверяют искренность мужчины. Перед печальным я красноречивым зрелищем она погружается в раздумье.
— Откуда у вас такая слабость, мой дорогой?
— Чисто профессиональные заботы.
— О, черт! Вы не могли их оставить за порогом, чтобы погрузиться в них завтра утром?
— Мужчины не способны отмахиваться от своих дел, даже если они мешают радоваться жизни, моя нежная Инес. Если бы вы знали, сколько совокуплений прерывается из-за неотложных дел!
Тут снова начинает верещать телефон. Ролан опять настаивает на том, что должен отведать сладость любви на ложе моей прекрасной подруги. Он хочет прийти, во что бы то ни стало. Говорит, что находится во всеоружии. Чтобы она не думала, что он хвастается, Ролан выдвигает веский аргумент в пользу своей работоспособности — стучит по микрофону трубки своим “початком”. Этот кобель клянется, что выполнит все, что она потребует, и тем способом, который выберет она. Он так громко орет, что я слышу весь разговор. Нужда в Инес доводит его до исступления, он излагает обширную программу предстоящих забав, которые ждут роскошное тело Инес. У, прохвост!
Как опытный шулер, я делаю своей милой знак “соглашайся”. Такую кандидатуру глупо упускать. Даже если он переоценивает свои возможности и может осуществить лишь десятую долю обещанного, то и тогда ему можно вручать медаль за проявленное мужество.
Инес, которую удерживает деликатность, наконец, уступает моим заверениям.
— Ты считаешь это реальным? — спрашивает она меня.
Я киваю головой.
Ролан в восторге. Он обещает блаженство до утра, говорит, что экономя время, разденется еще в лифте. Он просит не запирать дверь и заранее наполнить ванну. Моясь, он будет петь для нее, он обещает, что она получит абсолютное удовлетворение, как и сам, естественно. Пусть она его ждет.
Наконец, он вешает трубку, прокричав несколько восторженных слов в адрес Инес.
Я быстро собираюсь, в душе злобно и подло радуясь, что меня спас сгорающий от желания Ролан. Я не моту больше смотреть на красотку Инес. Я должен заняться делом, которое ждет меня, потому что уже наступило первое июня, и вечером я отправлюсь на дежурство — охранять драгоценную жизнь Кристиана Бордо.
Ночная прохлада, как и ощущение свободы, помогает мне взбодриться. По этим признакам я сужу о том, насколько не способен к семейной жизни. Постоянная необходимость угождать и ухаживать, посвящать жене все свободное время, кажется мне чем-то немыслимым, даже аморальным.
Мне нравится быть киплинговской кошкой, которая гуляла сама по себе, и все дороги для нее были открыты.
Я выхожу из квартиры Инес и иду по пустынной улице, асфальт мерцает в слабом лунном свете, воспетом художниками-сюрреалистами.
В заведениях полно посетителей, не успевших съесть все, что там имеется. Такси и личные машины вытянулись в длинный хвост. Темные окна и яркие витрины.
Я решаю дождаться мистера Ролана, чтобы посмотреть на его рожу. Из чистого любопытства.
Каприз? Или мною руководит чувство ревности? Это бы меня удивило. Инес подобна чистокровной кобыле, которая с блеском скачет только подо мной. Я люблю водить ее по злачным местам. Она прекрасно чувствует себя там, привлекая взоры всех господ-потребителей. Это мне очень льстит.
Устав, я сажусь в свою машину и жду прихода ночного гостя. Через несколько минут мои мысли уже далека. Вместо пустынной улицы я вижу роскошный дом Кристиана Бордо. В моей памяти всплывает и все остальное.
Дверь мне открывает очаровательная субретка — прехорошенькая блондиночка со вздернутым носиком, в белом платье, белом переднике и белой кружевной наколке. От нее пахнет, как от хорошо вымытой кошечки. И улыбается она, как горничные в фильмах ее патрона. В уголках ее глаз мелькает что-то задорное, отчего возникает желание ущипнуть ее за попку, а потом дать чаевые. Я говорю, что мне назначено свидание, и это — стопроцентная правда. “Папаша” Ляфонь обеспечил мне его, потому что Кристиан Бордо недоступен для простых смертных, как я.
Чем выше слава, тем реже знаменитости показываются людям. Они прячутся по своим домам, скрытым от посторонних. По домам, похожим на сказочные дворцы. Но на сцене их осаждают толпы кричащих и хлопающих бездельников, которые засыпают их цветами и восторженными похвалами, сладкими и липкими, как какао у кюре.
Курочка просит меня следовать за ней и увлекает в анфиладу богато убранных залов. Я не могу оценить окружающую роскошь, ибо любуюсь прелестными ножками своей спутницы.
Она открывает дверь, не постучав, и докладывает:
— Пришел господин из страхового общества!
Затем она отступает в сторону, и я оказываюсь в обществе Кристиана Бордо.
Гостиная уставлена старинной мебелью, которая могла бы украсить любой музей. На стенах висят ценные картины, на полу — ковры, на которых стоят кресла, с которыми всегда трудно расставаться, если посидишь немного в них.
Артист в халате нежно-голубого цвета с темным воротником-шалью. Он небрит. Густые волосы лохмами лежат на плечах. Он курит толстенную сигару, погруженный в одно из кресел вместе с поджатыми ногами.
Он смотрит, как я подхожу, взгляд его выражает такое отвращение, будто я — гнусное пятно на великолепном ковре. Я нахожу его не таким красивым, как на экране. Это — не тот знаменитый Кри- Кри.
Во-первых, он старше. Ему не менее тридцати пяти. Под глазами висят мешки от бессонных ночей и
