– Эва… милая… Я знаю, что этого не должно было случиться здесь. Мне очень жаль. Прости меня. Я поступил ужасно.
– Да, и еще как! Но дело не в этом. Тео, как ты мог так поступить с Анной? Как ты мог? Ты прожил со мной столько лет и до сих пор не знаешь, что чувствует после этого девочка в ее возрасте?
– Эва, я знаю, но она не… уже не…
– Ага, получается, только поэтому ты и решил, что тебе все можно? Только потому, что она путалась с мальчишками, только потому, что ты решил, что не сделаешь ей хуже и что она ничего не теряет? Только потому, что тебе не пришлось заставлять ее силой, верно? Так вот что я тебе скажу, Тео Беснио, ты поступил гнусно! Меня тоже никто не принуждал, не так ли? Во всяком случае, после самого первого раза. Тебе не нужно было заставлять девочку, которая готова молиться на землю, по которой ты ступаешь. Но все равно это неправильно.
– Да, я знаю, – прошептал Тео, так что я едва расслышала его. Он снова сидел на бревне, подавшись вперед и уперев локти в колени. Он даже не закурил.
– Она еще не сказала, что любит тебя?
Мне показалось, он кивнул, и что-то внутри меня запело от восторга. Одновременно мне стало страшно.
– Конечно, сказала, да поможет ей Бог, – проговорила Эва. –
– Разве ты не знал, что она несовершеннолетняя? Знал, естественно. В тот день в баре… И даже мысль о том, что ты можешь угодить за решетку, не остановила тебя? Тебе наплевать на то, что ты нарушил закон, лишь бы тебе было хорошо?
– Это не пришло мне в голову.
– Очевидно. – Эва отвернулась и пошла к деревьям. А Тео остался сидеть на месте.
– Анна?
Это проснулся Сесил, и в голосе его звучала паника.
Я вернулась в спальню. Он сидел на кровати, завернувшись в простыню. Лицо у него было розовое и помятое после сна, и он улыбнулся мне.
Я улыбнулась ему в ответ, но не могла удержаться и подошла к окну. Мне даже в голову не пришло бояться того, что они могут увидеть меня.
Эва повернулась и теперь шла обратно. Подойдя к Тео, она протянула ему руку. Он достал из кармана брюк пачку сигарет, встряхнул и дал ей сигарету. Никто из них не проронил ни слова. Он взял еще одну сигарету для себя. Эва опустилась рядом с ним на бревно, Тео зажег спичку, закурил сам и поднес огонь ей.
– Сколько понадобится времени, чтобы доехать до Бильбао? – поинтересовалась Люси, когда мы миновали женщин, которые сидели на берегу и чинили сети.
– Около шестнадцати часов по суше. А морем, даже если шкипером будет баск, от шести часов до суток.
– Тогда поедем по суше, – выпалила она так быстро, что я не мог не улыбнуться. Она в ответ тоже одарила меня улыбкой. – Простите меня.
– Дорога замечательная, – сказал я, пожимая ей руку в знак того, что извинения приняты, – но состояние ее, как и прочих дорог в Испании, оставляет желать лучшего. К несчастью, вы устанете.
– Это не имеет решительно никакого значения, – заявила Люси.
Наше мнимое родство предполагало, что за комнаты в гостинице рассчитаюсь я, но как только, предварительно отобедав на скорую руку, мы заняли свои места в открытой коляске, Люси вытащила кошелек и вернула мне свою долю.
– Это очень щедро с вашей стороны, – пробормотал я, сжимая деньги в кулаке.
– Ничуть, я всего лишь восстанавливаю справедливость, – возразила она, глядя, как укладывают наш багаж. – Общество непременно бы сочло, что с вашей стороны крайне неприлично оплачивать мои счета. – Она рассмеялась. – В кои-то веки правила приличия согласуются со здравым смыслом.
Мы намеревались остановиться на ночь в гостинице в Мотрико, известной мне по прежним временам. Некоторое время дорога от Сан-Себастьяна тянулась по ущельям и холмистым равнинам, густо поросшим лесом, которые можно было считать отличительной чертой данной местности. Пока мы по ней ехали, я принялся знакомить Люси с историей страны басков, а потом перешел к рассказам о Веллингтоне и о том, как его армия двигалась маршем по этим местам. Но, невзирая на искренний интерес, который Люси проявила к данной теме, привычная роль гида отчего-то давалась мне нелегко. С того момента, как я прочел письмо Каталины, изменилось слишком многое, и мои мысли и чувства все еще пребывали в некотором беспорядке. Единственное, в чем я был уверен, когда мы с Люси отправились в Бильбао, так это в том, что Каталина навсегда попрощалась со мной. Я знал это так же точно, как если бы она испустила последний вздох у меня на руках.
Тем не менее я испытывал благодарность к Люси за расспросы о дорогах и воинских соединениях, поскольку они заставляли меня держать себя в руках, не позволяя чувству вины и неуверенности захлестнуть разум. Впрочем, своими ответами она давала понять, что не всегда в точности понимает, что я имею в виду, и это было для нее очень нехарактерно. Но я пребывал в столь расстроенных чувствах, что не мог решить, что тому виной – мои объяснения или ее восприятие.
Мы остановились в Зарауце, чтобы переменить лошадей, и поскольку полдень уже миновал, а мы не хотели преодолевать наиболее трудный участок дороги в сумерках, то не стали задерживаться дольше, чем было необходимо, чтобы впрячь в повозку свежую пару лошадей.
Мы двинулись дальше по дороге из Зарауца, огибавшей каждую скалу, и я мысленно порадовался тому, что не стал медлить. Люси во все глаза смотрела на аспидно-черные скалы и утесы из сланца, выглядевшие в лучах полуденного солнца редутами какой-нибудь фортеции, построенной гигантом. Затем солнце скрылось
