Математика любви

– Майор, я… я не имею привычки вмешиваться в чужую жизнь. Когда я попросила вас навести справки о Джордже, думаю, это был первый раз, когда я решилась на подобный шаг. И я прекрасно знаю, что, – она улыбнулась, – как говорит Хетти, большую часть времени я слепа и глуха, то есть слепа и глуха к мыслям и чувствам окружающих. Она говорит также, что меня не интересуют сердца людей, пока я могу рисовать их лица. Но теперь… Я должна сказать, что если… если вы хотите… – Голос у нее сорвался, но после минутной паузы она продолжила: – Иногда бывает полезно выговориться. Потом становится легче. И если это поможет, то я готова вас выслушать.

– Вы очень добры, – сказал я. – Но…

– Даже если вы хотите поговорить о леди, с которой я только что вас видела.

– Я должен извиниться…

– С чего бы это? – прервала она меня. – Немногие из нас готовы жить по правилам, которые установило для себя общество с помощью закона или морали. Я не… Некоторые установления я нарушаю ежедневно, хотя и ненамеренно. Но я нарушала бы их и сознательно, если бы не беспокоилась о чувствах своей семьи. И только хорошее воспитание скрывает тот факт, что и вам претит жить по чужим правилам. Да что там говорить, иногда даже Хетти восстает против диктата правил поведения и морали!

Я лишь улыбнулся в ответ.

– И, – горячо продолжала она, – если вы до настоящего времени не поняли, что меня очень трудно шокировать, то далеко не столь проницательны, как я полагала.

Я улыбнулся еще шире, но ничего не сказал, и спустя мгновение она протянула мне руку.

– Ни за что на свете я не стала бы обсуждать ваши чувства. Вам достаточно сказать лишь одно слово, и мы никогда более не будем возвращаться к этой теме. Но в наших письмах мы говорили о столь многом в жизни, что я чувствую… я вижу, что вы несчастливы.

Это была правда, но я отважно заявил:

– Напротив… Она перебила меня:

– Я не имею в виду ваше пребывание здесь. Хотя эта леди…

– Эта леди и я… – Она хранила молчание. – С этой леди меня ничто более не связывает. Мы расстались по обоюдному согласию. Хотя я обязан ей очень многим.

– Но даже в том случае, когда влюбленные расстаются столь мирно, – спокойно заметила она, – все равно остается сожаление о том, что между ними все кончено.

– Вы правы.

Я более ничего не добавил, и молчание принесло мне облегчение… От чего? Я не знал, но понимал, что это чувство стало возможным лишь благодаря вмешательству мисс Дурвард.

Спустя некоторое время она сказала:

– Прошу простить меня. Это не мое дело. Мне не следовало даже пытаться вмешиваться. Господь свидетель, мною руководили лишь самые лучшие побуждения!

– Нет, прошу вас, вы совершенно правы. Я действительно испытываю сожаление – большое сожаление… великую печаль из-за того, что закончилась дружба. Но она закончилась не потому, что она… – У меня не было сил продолжать.

– Тогда из-за кого?

Я взглянул на нее. На лбу у нее, между нахмуренными бровями, пролегла морщинка. Ее вовсе не обуревало желание услышать занятную сплетню или очаровательную историю о великой страсти и столь же великой печали – она всего лишь хотела помочь мне. На мгновение в моем сердце ожила надежда, что я смогу рассказать ей о тех днях в Бера и Сан-Себастьяне.

Но потом я покачал головой.

– Я не могу… Это было слишком давно. Простите меня. – Я повернулся в сторону дома и предложил ей руку. – Становится прохладно. Пожалуй, нам стоит вернуться.

Мисс Дурвард приняла мою руку, но еще долго молчала.

Я вернулась в бывшие конюшни в то самое время, когда туда подкатил Криспин Корднер на жалкой замызганной спортивной машине с опущенным верхом. Он помахал мне и вылез из своей самоходной коляски, держа в руках бутылку вина.

– Привет, привет, Анна! Чертовски рад вас видеть! – Мы пожали друг другу руки. – Они уже там?

– Наверное.

– Я приехал рано – пришлось сначала заехать к сестре, а потом я решил, что возвращаться домой нет смысла. Как вам живется в Холле?

– Нормально, – ответила я. – Стараюсь бывать там как можно меньше.

– О Боже, неужели все так плохо?

– Да нет, все в порядке, в общем, – отозвалась я.

С Реем и вправду все было в порядке, что же касается остального, то я еще сама не поняла, почему у меня возникло такое ощущение – ощущение неправильности происходящего. Может быть, только потому, что они оказались не теми, кого я надеялась и рассчитывала там встретить? Собственно, даже по отношению к Сесилу Белль вела себя ничуть не хуже многих людей, которые аналогичным образом обращаются с детьми, – по крайней мере, пока оставалась трезвой. Мне пришлось пожить достаточно долго в самых разных местах, чтобы понять это.

– В таком случае, не позволяйте Тео и Эве заставлять вас работать до упада в качестве компенсации, – посоветовал он. – Они просто одержимые, причем оба. Иногда мне становится страшно, когда я вижу, что они не отдают себе в этом отчета. Они даже не замечают, что происходит с людьми вокруг.