она.
— Да, мадам, — ответила я.
Несмотря на усталость, я снова почувствовала легкую дрожь страха и жар.
— И ты довольна?
— Да, мадам.
— Мы здесь одни, Иза, и ты можешь говорить свободно. Ты и вправду желаешь выйти за него замуж? Дело не в… Конечно, ты довольно хорошо знакома с господином Грэем. И со временем он унаследует материнский титул. К тому же он недурен собой, хотя кое-кто мог бы пожелать ему быть повыше. Но ты уверена, что он станет для тебя хорошим мужем?
— Я так думаю. Но как я могу быть уверена, если у меня никогда раньше не было мужа, а у него не было жены?
— Это выгодный союз для обоих семейств, но мы с твоим отцом хотим, чтобы ты в придачу была счастлива. Когда я впервые вышла замуж… Его светлость Бедфорд был очень добрым, а не только великим человеком. Но становиться женой всегда нелегко.
Мне хотелось спросить: «Было ли это для вас нелегко и потом, когда вы стали женой моего отца?» Но я не осмелилась задать этот вопрос.
Их брак наверняка был не похож на брак, который они предлагали заключить мне. Однажды, когда сэр Эдуард и леди Феррарс были в отлучке, а мы сидели у огня в Гроуби, Мэл сказала, что моя мать и отец очень друг друга любили. Любовь их была так сильна, что они вынесли скандал и нужду, когда поженились тайно, не спросив разрешения короля.
— Потому что хотя его светлость и был сенешалем[7] Бедфорда в Нормандии и рыцарем — но и только, — продолжала Мэл, выхватывая из огня очередной каштан и бросая его мне. — А леди, ваша матушка, была второй леди Англии. И совсем недавно овдовела.
Я чуть не обожгла пальцы, снимая с каштана почерневшую кожуру. Плод был горячим, сладким, со слабым привкусом горелого.
— Да, мадам, я знаю, — сказала я теперь матери. — Но у меня есть вы, если мне понадобится совет. А леди Феррарс, как ни старается, с трудом находит недостатки в том, как я выполняю свои уроки и обязанности.
Мать потянулась и погладила меня по голове.
— C'est bon, ma chere fille![8] Рада это слышать.
Я не была уверена, чем именно обрадовала ее: тем, что хорошо выполняю свою работу, или тем, что это раздражает леди Феррарс.
— Мы могли бы заказать драпировки у сестер в Линкольне, — продолжала мать. — Может быть, с изображением Мелузины[9] — в память о твоем происхождении и для удачных родов… Но, дочка, если у тебя есть хоть какие-то сомнения, если есть хоть что-то, что тебе хотелось бы уладить до подписания брачного договора, ты должна рассказать об этом отцу или мне, и мы приложим все усилия, чтобы их решить.
Я не ожидала, что она будет вот так справляться о моих желаниях. Правда, подобное поведение было долгом учтивости — моя мать выслушивала любую просьбу или жалобу даже самого ничтожного из слуг. Но советоваться о таком важнейшем семейном деле, как брак старшей дочери? Этого я не ожидала и не готова была ответить.
И все-таки — вправду ли меня не беспокоит мое будущее?
Я глядела в огонь до тех пор, пока не почувствовала, что щеки мои пылают, будто я действительно их обожгла. Но мои сомнения не относились к тем, о которых я могла бы поговорить с матерью или надиктовать их чиновнику, чтобы тот вписал их в брачный контракт.
Между Нарроу-стрит и рекой едва хватает места для одного здания: задняя стена моего дома нависает над водой.
Войдя, я сваливаю сумки в главной комнате. Она кажется довольно чистой, хотя пахнет арендаторами: дымом курева и обедами на дому, дешевой мебелью, которую дядя Гарет позволил нам взять из Чантри, чтобы мы могли забрать нашу собственную с собой в Сидней. И все-таки сквозь все эти запахи чувствуется запах Темзы: влажный, прохладный и слегка гнилой. Сейчас время прилива, в гостиную проникает прозрачный свет летнего солнца, серебряные солнечные зайчики танцуют по потолку — Адаму это всегда нравилось.
Два года — слишком малый срок, чтобы обрести невозмутимость. На некоторое время меня окутывает туман, серый и удушливый.
Когда я снова могу вздохнуть, то смотрю на реку, пытаясь себя отвлечь чем-нибудь, что не будет напоминать мне об Адаме, не будет напоминать, что он мертв.
Отсюда трудно отсчитывать проходящее время, разве только по приливам и отливам реки, которую притягивает луна. В прилив обнажается несколько ярдов усыпанной мусором гальки, в отлив вода бежит футах в шести под моим окном, из которого я рассматриваю реку.
Ротерхиз на противоположном берегу слишком далеко, чтобы казаться настоящим. Мы наблюдали за местом, которое было переименовано в Докландз, как можно наблюдать за странной колонией насекомых. Сначала начали ржаветь крепкие подъемные краны и опустели потемневшие от тумана склады. Потом склады превратились в притоны для бродяг. Еще спустя некоторое время они ощетинились длинными подъемными кранами, которые исчезли так же внезапно, как появились, оставив маленькие нарядные дома и рестораны, украшенные с промышленным шиком. Подъемные блоки складов блестели и не поворачивались.
Теперь до нового тысячелетия остается всего пять лет. Я никогда не думала, что встречу его без Адама.
Взяв себя в руки, я втаскиваю сумки вверх по лестнице и начинаю их распаковывать. Дома сейчас зима, и я привезла слишком много свитеров даже для английского лета. Я отпираю закрытый от арендаторов шкаф, нахожу наши чистые простыни и застилаю постель.
После смены часовых поясов во время перелета мне не терпится лечь, но я не могу: я прибыла в Англию лишь на неделю, меня ждет много дел.
Это не деловая поездка — у меня нет времени для архивов, семинаров и бизнес-ланчей. Тем не менее я взяла с собой много работы. В самолете я проштудировала труд Чарльза Росса об Эдуарде IV и сравнила его с трудом Майкла Хикса о Ричарде III, но вскоре пришлось взяться за первоисточники. Едва мы пролетели Дубай, я уронила фотокопию научной бумаги, которую сдуру не скрепила степлером, а над Кипром продолжала извиняться и подбирать из-под ног людей списки ссылок. Нет, это не рабочая поездка — я прилетела, чтобы продать дом и повидаться с семьей. Чтобы отказаться от последней частицы своей жизни в Англии и вернуться домой.
Наконец, две недели тому назад, я, проглотив вечером пару глотков виски, все-таки решилась, потому что откладывать уже не было причин.
— Будет здорово снова тебя увидеть, — сказала по телефону моя кузина Иззи.
Когда мы купили дом на Нарроу-стрит, тут не было близкой к центру резиденции королевы Анны, а стоял всего лишь многоквартирный дом в трущобах. Можно было даже учуять притоны курильщиков опиума из книг о Шерлоке Холмсе, увидеть ласкаров[10] и услышать голоса пьяных матросов. И только.
Самым разумным было отдать дом, который мы с Адамом купили, поженившись, чтобы прожить здесь целую вечность, как мы считали, в руки модно одетого обходительного агента по недвижимости. И Иззи сказала, что сейчас с практической точки зрения для этого самое время.
— В Чантри разбираются с бумагами. Ты знаешь, что дом собираются продать?
Я этого не знала. Из Австралии можно легко позвонить по телефону, и хотя Иззи — моя единственная сестра, а Лайонел — единственный брат, иногда новости доходят до меня довольно долго.
— Продать? Когда это решили?
— На прошлой неделе. Я собиралась тебе написать. И в настоящую минуту там не мастерская, а просто дом. «Пресс» пока будет продолжать работать, — сообщила Иззи.
