Поля едва начали покрываться нежной зеленью, и густорунные овцы нетерпеливо бодали своих крепких ягнят, отгоняя их прочь. Я показал на них.
— Это ваше личное богатство, сир, и Англии тоже. Ваш отец хорошо обеспечил вас.
В последний день апреля мы приблизились к Стоуни-Стратфорду. Нед оседал в седле от усталости, когда думал, что на него никто не смотрит.
— Здесь был любимый охотничий домик вашего великого отца, — сказал я. — И именно здесь он жил, когда женился на вашей матушке.
Приблизившись, мы увидели человека, который ехал, чтобы поприветствовать нас. Он носил эмблему Ричарда Глостера с кабаном. Человек этот сказал, что его светлости Бэкингем и Глостер уже появились в Нортхемптоне, и умолял меня отобедать с ними, когда я устрою короля и его свиту в их помещении и устроюсь сам.
В Стоуни-Страдфорде осталось столько людей, сколько там было помещений, и среди оставшихся был Луи. Мы с ним заботились о том, чтобы ни один человек не узнал, что мы любовники и наша привязанность друг к другу превосходит привязанность, которую могут питать друг к другу товарищи по оружию. И, готовясь ехать обратно в Нортхемптон, я сказал ему, что это в придачу благоразумно: я буду знать, о чем говорят в свите нового короля. Когда все было устроено, я оставил Неда под охраной Ричарда Грэя, моего кузена Хоута и Вагана, который любил Неда как собственного сына и давно был его верным сержантом.
Я видел Рим, и Лиссабон, и Париж, но, когда я был мальчиком, Нортхемптон казался мне таким же великим, каким я воображал себе Лондон, а дорога к нему от Графтона казалась Аппиевой дорогой обещаний.
Я улыбнулся, когда мы добрались до моего обиталища: одной из трех гостиниц. Все три соответствовали требованиям знати и мелкопоместного дворянства, сказал кланяющийся хозяин, хотя он не сомневается, что его гостиница обставлена лучше прочих.
Их светлости заняли гостиницы по другую сторону улицы.
Тем вечером в Нортхемптоне мы ужинали, пили, но немного, и потчевали друг друга учтивостями, составляя планы дальнейшего путешествия короля и его коронации. Не так давно я упросил Ричарда Глостера вынести третейское решение в споре с одним из моих арендаторов, и мы поговорили об этом и о других делах наших личных владений. Он быстро соображал в таких вещах и нутром чуял, какое решение будет и честным, и благоразумным.
На рассвете я встал и приготовился отправиться к Неду: мы были в каком-то дне пути от Лондона.
Но двери моего помещения оказались заперты снаружи, и люди, которые взяли меня в плен, были людьми Ричарда Глостера.
Говорят, каждый несет гибель тому, кого он любит больше всего на свете.
Я содействовал гибели Неда, потому что, хотя он жив, он один, и у меня нет надежды, что его когда- либо коронуют.
Проводя день за днем и ночь за ночью в стылой тишине Шерифф-Хаттона, я понимал: то, что Неда забрали из-под моего попечительства, было моей личной неудачей. В сравнении с этим моя собственная смерть — ничто.
И все-таки, где же я потерпел провал? Где, в какой момент принял неправильное решение? Я и по сей день не знаю.
Иногда я думаю: мне было бы легче вынести то, что у меня отобрали Неда, если бы я мог найти утешение, сразившись с Ричардом Глостером и проиграв битву. Я ведь не доверял Бэкингему, потому что тот ненавидел всех Вудвиллов, включая свою жену. Но Ричард был командующим, принцем королевской крови, и я не видел в нем врага. Он, как и я, был верен памяти своего брата, как и я, заботился о новом короле. Если он и оставался более предан Гастингсам и разделял их ненависть к моему племяннику Томасу Грэю и моим братьям, то это проявлялось лишь в обычных спорах из-за землевладения, старшинства и женщин, не более.
Я погубил моего мальчика, потому что доверял человеку, не доверять которому у меня не было причин: давшему присягу рыцарю, уважаемому правителю, верному брату покойного короля.
Люди молятся, чтобы им дано было знать час своей смерти. Можно сказать, что я знал его тогда, если не считать безумных грез надежды, посещавших меня в минуты отчаяния и делавших отчаяние еще хуже, когда надежда бежала прочь. Я знал этот час с тех самых пор.
Нас превосходили числом, и мы были хуже вооружены, потому что главные наши силы остались с новым королем.
Когда двери распахнулись, меня арестовали именем протектора, предъявив обвинение в попытке править королевством и королем, в заговоре с целью уничтожения королевской семьи и самого протектора. Я спорил, заявляя, что я законный охранник короля, назначенный самим Эдуардом, а Глостер еще не утвержден в чине протектора, я не строил никаких заговоров — лишь всеми силами выполнял волю покойного короля.
Напрасно. Я все еще чувствую руку капитана на своем плече, слышу лязг моего меча, когда я вынимаю его из ножен и отдаю по требованию этого капитана, вижу глаза Ричарда Глостера — черные, как озеро в темноте, пока он вежливо слушает мои доводы.
— Король в безопасности, о нем заботится его светлость Бэкингем, — наконец произносит он, покачав головой.
Он стоит неподвижно, Ричард Глостер, но, когда наконец делает движение, движение это быстрое и четкое.
— Его заберут в Лондон, как было оговорено, со всеми надлежащими церемониями. Но я не могу позволить своим людям освободить тех, кто виновен в заговоре против королевской семьи, сколько бы незаслуженных почестей ни оказывал им мой покойный брат. Даже если заговорщики имеют духовный сан, как ваш брат Лайонел.
Это застало меня врасплох. Вот она — новенькая, с иголочки, зависть его брата Кларенса. Значит, Ричард был просто более расчетлив, скрывая ту же самую горечь?
Я удержался от презрительного ответа на его злобные слова.
— Повторяю вам, прямо и откровенно, и клянусь в том самим Святым Крестом: я не строил заговоров, как и моя родня. Благосклонность, которой одаривал меня покойный король, — ничто в сравнении с той благосклонностью, которой он одаривал свою родню. А то, чем я владею, я определенно заслужил, как и моя сестра, ее величество королева. Члены моей семьи, чьи услуги королю были более скромны, получили самое скромное вознаграждение.
— А ваш племянник, сын королевы? Когда он заслужил право входить в Тауэр и хватать тамошние сокровища?
— Томас Грэй? Если он и вправду так поступил, он сделал это по поручению Совета, членом которого является. Если тут возникло некое недоразумение, оно может быть исправлено, как только я доберусь до Лондона.
— Вы не доберетесь до Лондона. Ричард Грэй, Хоут и Ваган — все вы арестованы. Вас будут держать под стражей порознь на севере, чтобы король, королевство и королевская семья могли быть в безопасности.
Затем Глостер отвернулся и без посторонней помощи взлетел на лошадь, как делал всегда, хотя был невысоким и плохо сложенным, и поскакал по дороге к Стоуни-Страдфорду.
Когда я сел на коня, безоружный, окруженный множеством хорошо вооруженных людей, моим единственным утешением было посмотреть на небеса, на облака, взглянуть на запад.
— Надеюсь, дождя не будет, — сказал я тем, кто держал меня в плену.
— Да, мой господин. — Только такого ответа я и удостоился.
Но хорошо, что они были неразговорчивы, потому что меня внезапно обуяла надежда.
К западу громоздились массивные облака, но ниже, в Алли-Ярд, я видел Луи. Он не сделал ни единого жеста, который мог бы выдать его или меня, и в тот миг, когда я повернул голову в сторону, чтобы не привлечь к нему внимания, он исчез.
