— Думаю, он уже пришел в себя. Морган, господи, как только люди не называют себя в эти дни.
Я удерживаюсь от замечания, что имена нашей семьи тоже не совсем обычные.
— Как бы то ни было, завтра мы можем получить судебный запрет на земли, которые являются предметом разногласий владельцев.
— О господи, здорово! Ты ей уже сказал? Но мне ненавистна мысль о подобной войне.
— Знаю. Иногда семейные дела могут пойти вкривь и вкось, — замечает Лайонел.
Теперь я уже достаточно проснулась и понимаю: хотя Лайонел предпочел бы, чтобы Иззи была на нашей стороне, он наслаждается перспективой боя.
— Но судебный запрет только временный, — продолжает Лайонел. — И если она решит сражаться, это будет очень дорого стоить. Глупо, ведь мы могли бы потратить эти деньги, чтобы как следует разработать план насчет Чантри. Кроме того, благоразумие — лучший признак доблести в подобных делах, тебе не кажется? Когда это касается семьи?
— Без сомнения, — соглашаюсь я, и меня слегка веселит то, как я соскальзываю на его стиль разговора.
— Абсолютно. Итак, за последние дни я позвонил в несколько мест. В общем, разыскал знакомого издателя, который работает на «Геспериум-пресс», — ты знаешь Геспериум, большой свободомыслящий колледж искусств в штате Мэн?
— Да, я читала там лекции. Там большой факультет дизайна. Великолепный библиографический архив.
— Да, тот самый колледж. Очень хорошо финансированный. Оказалось, мой знакомый сейчас здесь по делам «Пресс». Я пригласил сегодня его и Иззи на ланч. Шампанское, все виды салатов. Короче, как я и надеялся, он заказал ей книгу о реставрации Чантри, и она согласилась.
— О… — Я слишком удивлена, чтобы сразу сообразить, каковы будут последствия.
Лайонел смеется, и я понимаю, что он определенно наслаждается всем этим. Он ни разу не смеялся, пока я была у него с визитом.
— Я сказал Иззи, что эту книгу стоит писать только в том случае, если Чантри будет отреставрирован настолько полно, насколько возможно. Все, принадлежащее любому из нас, возвращается домой. Все. Включая те вещи, которые она хочет продать в Сан-Диего.
— Лайонел, ты гений! — Я тоже начинаю смеяться, потому что это я хорошо понимаю.
— Ну, она согласилась только в принципе, но я уверен, что все в порядке. Никакого аванса, конечно, и он не смог вдаваться в детали — сказал, что в наши дни ему не дозволяется подсчитывать возможные доходы на обратной стороне конверта. Но это будет щедрой сделкой, они всегда делают хорошую работу, тем более если считают, что речь идет об одном из них. Все самое лучшее для Уильяма Приора и «Солмани-Пресс». А роялти поделят между Иззи и «Трестом Чантри». Роялти будут чисто символическими. Вряд ли это будут серьезные деньги.
— Но дело не в этом, верно? И такая небольшая реклама поможет собрать средства.
— Именно. Поэтому не думаю, что нам стоит беспокоиться насчет Иззи.
— Ты сказал, она согласилась только в принципе.
— Да, но я знаю свою дорогую старшую сестру полвека. Она не передумает.
Я вспоминаю об абсолютной уверенности Иззи насчет своей работы.
— Да, ты прав. — Теперь сказанное Лайонелом начинает все больше доходить до моего сознания, и я слегка дрожу от шока и облегчения. — Ты просто сокровище, Лайонел. Ты уже сказал Марку?
— Я пытался до него дозвониться, но его нет дома. По крайней мере, я получил только сообщение автоответчика. Ты хочешь ему сказать?
Вчера полностью возвращается ко мне, и у меня перехватывает дыхание.
— Нет… ты сам скажи. Я ужасно занята. Просто позвони ему позже. Он… Ты объяснишь все гораздо лучше.
— Да, конечно. Послушай, Уна, если я не увижу тебя перед отлетом, приятного путешествия.
— Спасибо, — отвечаю я. — Боюсь только, не знаю, когда вернусь.
— Да, понимаю. Хотя я подумываю присоединить свой домашний компьютер к сети, чтобы обмениваться электронной почтой. У тебя есть компьютер в университете?
— Да. Это было бы хорошо. Дай мне знать, когда это сделаешь. И я очень тебя люблю.
— И я тебя тоже. До свидания, Уна.
— До свидания, Лайонел. Удачи со всеми делами с Чантри!
В конце концов только во вторник днем, по пути в аэропорт, мне удается устроить встречу с дядей Гаретом.
— Я уже заказал тебе такси, — говорит он, обнимая меня. — И упаковал «Рассвет в Ист-Эгге», хотя тебе лучше взять эту картину как ручной багаж. Я никогда не доверял грузчикам. Ну, входи и расскажи мне, как поживает Фергюс, и обо всех местах, которые повидала. Я никогда не бывал в Шерифф-Хаттоне, хотя и знаю Йорк.
— Насколько я могу судить, с Фергюсом все отлично. Иззи слегка его потрясла…
— Знаю. Думаю, она всех нас потрясла. Но… похоже, все будет хорошо, — говорит дядя о радостном, но голос его звучит устало и печально. — Я никогда не смогу себе простить, если мое желание возродить «Пресс» расколет вас всех.
— Но если верить Лайонелу, таковы уж семейные дела, — быстро говорю я, следуя за ним в мастерскую и устраиваясь на подлокотнике кресла. — Ты сам сказал, что думал иногда: каково все было бы, если бы мой отец был жив.
— Знаю. Семейные дела… Насколько я помню, Тоутон, тысяча четыреста семьдесят первый год, так? Твой отец… Дорогой Кай. Кто знает? Знаешь, ты очень похожа на него, Уна. Особенно глаза, нос.
— Знаю. Но всегда приятно, когда об этом напоминают. Если не считать того, что я всегда думаю о тебе как о своем отце.
— Ох, Уна, — произносит он дрожащим голосом. — Это… Хорошо. Да. Что ж. Ты и Марк…
Голос его прерывается.
И тогда я понимаю, что должна сделать, хотя не знаю, как об этом сказать. Это опасно, но я, вероятно, никогда больше не увижу Марка или не увижу многие годы. А тогда это будет уже неважно. И я могу доверять дяде Гарету. Он поступит наилучшим образом с тем, что, как я внезапно понимаю, мне нужно ему рассказать.
— Дядя Гарет, Марк сказал… Когда мы были в поездке, Марк сказал… Он рассказал, почему ушел. И не вернулся. Кажется, он хотел закончить все правильно… Окончание. Мы говорили об окончании…
Я не знала, как собираюсь изложить все это, и теперь запинаюсь. Я избегаю взгляда дяди Гарета.
— Я… я думаю, что закончить что-то… закончить что-то правильно — это тоже важно… Хотя, думаю, это его… личное дело вообще-то. Но мне бы хотелось тебе рассказать.
Взгляд его становится острым. Я думаю: знает ли он, о чем я собираюсь рассказать. Но если бы знал, то так бы и сказал, чтобы избавить нас обоих от неловкой ситуации. Но вместо это Гарет спрашивает:
— Он ведь не рассказал тебе это по секрету, Уна? Потому что если так, ты не должна…
— Нет, нет, ничего подобного. Я бы никогда не обманула его доверие. Но… вообще-то он сказал, что ему хотелось бы рассказать об этом тебе. Он сказал: «Я не могу рассказать ему, во всяком случае не в лицо».
— Ладно, — говорит дядя Гарет.
Итак, я продолжаю. Как можно точнее я передаю слова Марка и Лайонела, потому что так легче, чем укладывать этот рассказ в собственные слова. И все равно история выходит достаточно шокирующая, о чем говорит ласковое, задумчивое лицо Гарета.
— И… и такое ему никогда не приходило в голову раньше. Марк… Он был тогда очень юным, — пытаюсь я не говорить умоляющим голосом. — Все мы тогда были очень юными.
Гарет долго сидит совершенно неподвижно.
— Мне следовало бы знать или догадываться, надо было сказать что-нибудь и прояснить ситуацию… Ведь я любил его, потому что он был для меня как сын. Может быть, я надеялся, что никто в мире не
