необходимости подметать под ней. Еще его заботило состояние санитарного узла; показав ему на остатки круглой башни метрах в пятистах от главного здания, на самом краю холма, я пояснил, что там помещались мужская и женская уборные.
— Почему так далеко? — спросил он.
— По двум причинам,— ответил я.— Во-первых, как это видно по их расположению, каждый раз, когда спускали воду, содержимое скатывалось по склону прямо в лагерь противника, нагоняя панику на врага. Во-вторых, они служили Генриху для карательных мер. Он обнаружил, что придворные испражняются прямо на стенах, чем вызывали недовольство часовых внизу. Вот Генрих и велел построить уборные там, приказав под страхом смерти пользоваться только ими. Поверь мне, в холодные зимние ночи это было весьма действенное наказание.
Американская девушка по-прежнему не показывалась, чем сильно меня расстроила. Я-то надеялся, что еще несколько моих драгоценных исторических открытий перекинут мостик между нами. Мало-помалу мы возвратились к главному входу, и когда начали спускаться по откосу, я увидел вдруг юную красавицу. Она смотрела на нас сверху из окруженного, словно чешуйками пепла, галками полуразрушенного окна в одной из относительно целых стен замка. Я помахал ей рукой, она помахала в ответ, поощрив на дальнейшие действия. Сложив ладони рупором, я крикнул:
— Прекрасная леди, сегодня у меня день спасения красивых принцесс, и я вижу, что вы попали в беду!
Она устремила на меня печальный взор и наклонилась вперед, так что длинные черные волосы ее упали на плечи.
— Сэр рыцарь, меня постигло страшное несчастье,— услышал я мелодичный голос, говорящий с мягким американским акцентом.— Как вы проведали о моей беде?
Я проникся к ней расположением.
— Леди, об этом знает все королевство.— Я отвесил ей старомодный поклон.— Я и мой шут вместе проделали утомительный долгий путь, дабы спасти вас от участи, которая хуже смерти.
— Что такое шут? — спросил Людвиг.
— Это такой дурак,— ответил я.
— Ты хочешь сказать — идиот? — возмутился он.
— Сэр рыцарь,— снова обратилась ко мне принцесса, испуганно озираясь,— говорите тише, боюсь, стража может услышать.
— Леди, дошло до меня, что ваш дядя, этот злодей, заточил вас здесь, чтобы лишить вас и королевства, и девственности! — крикнул я.
— Шут — это идиот? — допытывался Людвиг.
— Дипломированный паяц,— ответил я.
— И девственности — тоже? — осведомилась принцесса.
— Что такое паяц? — спросил Людвиг.
— Да, лишить вас сокровища, коим женщины так дорожат,— сообщил я принцессе.— Ваш дядюшка даже сейчас, зловеще хмуря брови...
— Паяц — то же самое, что шут? — хотел знать Людвиг.— У слова «идиот» два синонима?
— Да,— коротко ответил я, желая продолжить диалог с моей принцессой.
— Скажи мне, прекрасный рыцарь, чем занят сейчас мой дядя? — пропела она.
— Сейчас он сидит, готовя вам страшную участь, леди. Однако не бойтесь, я...
— Участь — то же, что смерть? — спросил Людвиг.
— Да,— сказал я.
— Скажи мне, прекрасный рыцарь, могу ли я ее избежать с твоей помощью? — поинтересовалась моя принцесса.
— Не бойтесь, леди, ничего,— ответил я.— Никакой дядюшка, пусть даже самый кровосмесительный, самый порочный, самый извращенный, будь вместе с ним хоть тысяча приспешников, пусть даже самый коренастый, волосатый и средневековый, какие бы силы нам ни противостояли, с моим верным мечом Экскалибуром...
— Ты знаком с этой девушкой? — заинтересовался Людвиг.
— Сэр Ланселот — это вы! — мелодично воскликнула леди в окне.
— Я, мэм, к вашим услугам!
— Ты где-нибудь встречался с ней раньше? — спросил Людвиг.
— Послушай,— огрызнулся я,— помолчи немного. Галки кружили над башней, издавая ворчливые крики.
— Леди,— воззвал я к принцессе,— там внизу нас ожидает мой верный конь, моя лошадь Мерседес, на ней мы доставим вас в безопасное место.
— Одна лошадь? — возразил Людвиг.— В этой модели «мерседеса» двадцать лошадей.
— Сэр Ланселот,— откликнулась моя принцесса,— ваша доброта равна вашей храбрости.
— Тогда я поднимусь на ваши бастионы, убью ваших стражей и отвезу вас в селение Борнмут, где нас ждут оленина и мед.
— У нас в Германии много оленины,— сообщил Людвиг.— К ней подают яблоки, запеченные в тесте.
— Увы, Ланселот,— сказала принцесса.— Боюсь, ничего не выйдет, хотя я жажду отведать меда с водкой и щепоткой горькой ангостуры. В селении том мой жених ждет моего спасения, а у него ревнивый нрав.
— Что такое — нрав? — спросил Людвиг.
— Характер,— ответил я.— Черт! Она помолвлена.
— Нрав — от слова «нравиться»? — поинтересовался Людвиг.
— Принцесса,— грустно сказал я,— почему вы так опрометчивы. Вспомните изречение: «Поспешный брак — долгое раскаяние». Не говоря уже о том, что мне пришлось так потрудиться, извлекая мой меч из камня ради вас.
Она рассмеялась:
— Уверена, вы найдете другую принцессу. Прощайте, сэр Ланселот.
— Прощай, милейшая Гиневра...
— Ты сказал, что не знаком с ней,— заметил Людвиг, когда мы направились к выходу с территории замка.— Откуда же ты знал ее имя?
— Она — Гиневра Смит из Джоллитауна, штат Огайо,— ответил я.— И я познакомился с ней в Нью- Йорке. А теперь едем обратно в Борнмут. Трактиры уже открыты.
— Этот замок,— сказал Людвиг, когда мы проходили под аркой,— совсем не в исправном состоянии.
— Нам, англичанам, они нравятся именно такими,— сообщил я.— Чтобы в них сохранялся аромат старины, так сказать.
— А у нас на Рейне,— возразил Людвиг,— много замков, много больших красивых замков, и они все в исправном состоянии.
К счастью, как раз у входа стояла брошенная кем-то тачка с гравием.
— Вот,— показал я,— смотри, мы тоже кое-что предпринимаем. Вернись сюда через год или два, увидишь, что замок будет выглядеть не хуже «Хилтона».
В потускневшем солнечном свете луговая зелень приобрела изумрудный оттенок; распаханные поля стали пурпурно-коричневыми. Гавань Пула озаряли розовые лучи, и летящие на свои гнезда чайки отражались снежинками в почти зеркальной глади моря. Людвиг включил еще какие-то баварские мелодии, отбивая такт по баранке за неимением кожаных шортов.
— Какой интересный день был сегодня,— заметил он, когда мы выехали на улицу, ведущую к гостинице.— Когда приедут мои родители, я повезу их смотреть замок Корф и расскажу все, что узнал.
Я ощутил легкие угрызения совести.
— Надо было купить тебе путеводитель, все запомнить невозможно.
— Я запомнил,— возразил Людвиг.
— Тебе спасибо за чудесный день,— сказал я.
