С возрастом Сара становилась все шаловливее и резвее. Прошли те времена, когда я, открывая клетку в часы кормления, заставал ее возлежащей на ложе наподобие римского патриция. Теперь, не успевал я открыть дверь, Сара вихрем налетала на меня, тяжело сопя от возбуждения, и с такой жадностью набрасывалась на бутылку, словно несколько недель ничего не ела. К вечеру она особенно оживлялась, а после ужина энергия била в ней ключом. Живот ее раздувался, как шар, но это не мешало ей с удовольствием заниматься боксом, стоило только легонько дернуть ее за хвост. Повернув голову и глядя близорукими глазами через плечо, Сара медленно поднимала свою здоровенную переднюю лапу, а затем стремительно оборачивалась и наносила удар. Если после этого я притворялся, что больше не интересуюсь ею, она несколько раз с деловитым видом проходила мимо, соблазнительно близко волоча свой хвост. После того как я второй раз дергал ее за хвост, она меняла тактику: теперь она сразу поворачивалась, вставала на задние лапы, поднимала передние над головой, словно собираясь нырнуть, и падала плашмя, рассчитывая на то, что я подставлю ей руку. На третий раз она придумывала что-нибудь новое, и так продолжалось до тех пор, пока она не израсходует весь избыток энергии, после чего наступал следующий этап игры. Я клал ее на спину и щекотал под ребрами, а она блаженно почесывала себе живот длинными когтями. Когда мы уставали, мы объявляли Сару победителем, беря ее на руки и держа над ней венок, после чего она поднимала передние лапы и соединяла их над головой, как обычно делают чемпионы по боксу или борьбе. Сара так привыкла к этим вечерним играм, что, когда однажды по какой-то причине мы не могли с ней заняться, она весь следующий день дулась на нас.
Другие наши любимцы — Кай, Фокси и Пу — ревновали нас к Саре, видя, как мы носимся с нею. Однажды, бесцельно слоняясь по лагерю, Сара направилась к тому месту, где был привязан Пу. Кай и Фокси внимательно следили за ней, заранее предвкушая, какую взбучку она сейчас получит. Пу бесстрастно, словно Будда, восседал на обычном месте, поглаживая брюхо розоватыми лапами и задумчиво глядя на Сару. Полный коварства, он ждал, пока она пройдет мимо, а затем наклонился вперед, схватил ее за хвост и хотел укусить его. На первый взгляд Сара была глупой и неуклюжей, но по опыту наших вечерних игр я знал, что при желании она может проявить необыкновенное проворство. Так и случилось. Сара мгновенно обернулась, встала на задние лапы и отвесила еноту внушительную оплеуху. Пу, удивленно ворча, обратился в бегство и спрятался в своем ящике. Но Сара уже вошла в боевой азарт и не собиралась так легко простить своего обидчика; ощетинившись, она начала кружить по площадке, поводя носом в воздухе и пытаясь определить, куда исчез Пу. Обнаружив ящик, она принялась колотить его, а Пу дрожал от страха внутри. Фокси увидел, что она приближается к нему, и поспешил спрятаться в кустах. Кай удобно устроился на вершине своего шеста и о чем-то тихо беседовал сам с собой. Проходя мимо, Сара заметила шест и, все еще пылая гневом, решила на всякий случай проучить его. Подскочив к шесту, она нанесла ему несколько апперкотов, шест закачался из стороны в сторону. а Кай вцепился в верхушку, громкими криками призывая на помощь. И лишь когда шест стал крениться к земле, а Кай закатился в истерике, Сара решила, что поле боя осталось за нею, и пошла бродить дальше. С тех пор никто из этой компании не решался строить козни против Сары.
Птицы с удивительным единодушием ненавидели нашего маленького муравьеда. Я объясняю это тем, что его длинный тонкий нос напоминает змею, и этого оказалось достаточным для пернатых. Однажды я услышал страшный шум в птичьем секторе лагеря и, отправившись туда, увидел, что Сара каким-то образом выбралась из своей клетки и просунула нос сквозь проволочную сетку клетки кариам, к которым она испытывала определенную симпатию; однако кариамы не разделяли ее дружеских чувств и пронзительными криками призывали на помощь. Услышав мой голос, муравьед потерял всякий интерес к кариамам, бочком поскакал ко мне, вскарабкался по моим ногам до пояса и расположился там со счастливым вздохом.
Сара жила у нас уже несколько недель, когда в Чако начались зимние дожди. Пора было подумать о том, как проехать тысячу с лишним миль до Буэнос-Айреса и сесть на пароход. До отъезда нам предстояло выполнить еще одну серьезную работу — отснять кинофильм о жизни нашего зверинца. Я тянул с этим делом до последних дней, желая собрать для фильма побольше «звезд», и отвел для съемки последние три недели нашего пребывания в Чако. После этого мы рассчитывали плыть вниз по реке до Асунсьона. Таков был наш план, но тут грянул гром.
Однажды утром Паула принесла нам чай страшно взволнованная и стала что-то рассказывать так быстро и несвязно, что я долго не мог понять, в чем дело, а когда наконец понял, расхохотался от всей души.
Джеки, еще не пришедшая в себя после сна, захотела узнать, что меня так рассмешило.
— Паула говорит, что в Асунсьоне произошла революция, — ответил я, давясь от смеха.
— Неужели это правда? — сказала Джеки, присоединяясь к моему веселью. — Слов нет, Парагвай оправдывает свою репутацию.
— Удивительно, как еще парагвайцы знают, кто стоит у власти, так часто свергают они правительства. — продолжал я с веселой самонадеянностью человека, считающего своих соотечественников слишком хладнокровными для того, чтобы тратить пули и проливать кровь ради политики.
— Надеюсь, нас это никак не затронет? — спросила Джеки, задумчиво прихлебывая чай.
— Конечно, нет! Вероятно, все кончится в течение нескольких часов, ты ведь знаешь, как это происходит. У нас национальная игра — футбол, у них — революции; несколько выстрелов — и все будут довольны. На всякий случай я схожу в поселок, узнаю новости на радиостанции.
Пуэрто-Касадо мог похвастаться даже такой роскошью, как небольшая радиостанция, она поддерживала прямую связь со столицей, С ее помощью мы посылали в Асунсьон заказы на продовольствие и получали все необходимое ближайшим пароходом.
—Схожу туда после завтрака, — сказал я. — Но меня не удивит, если к тому времени все будет кончено. К сожалению, я был не прав.
Глава десятая
ГРЕМУЧИЕ ЗМЕИ И РЕВОЛЮЦИЯ
Позавтракав, я пришел на радиостанцию и спросил радиста, не слышал ли он, какая команда забила решающий мяч в революции. Сверкая глазами и оживленно жестикулируя, он сообщил мне последние известия, и мне вдруг стало ясно, что положение было не из шуточных. В Асунсьоне творилось что-то невообразимое, по всему городу шли уличные бои. Основными центрами борьбы были полицейское управление и военное училище, где восставшие осадили правительственные войска. Еще серьезнее было то обстоятельство, что восставшие овладели аэродромом и вывели из строя все самолеты, сняв с них важнейшие части. Но хуже всего, с нашей точки зрения, было то, что восставшие контролировали реку, и пароходное сообщение могло возобновиться только после того, как революция закончится. Последняя новость просто потрясла меня, потому что только по реке мы могли доставить наших животных в Буэнос- Айрес. Радист сообщил, что, когда он в последний раз вызывал Асунсьон, никто не отвечал; очевидно, персонал столичной радиостанции либо разбежался, либо перебит.
Я вернулся домой окончательно протрезвевший и поведал Джеки о случившемся. Ситуация застала нас врасплох. Не говоря уже ни о чем другом, наши паспорта и большая часть денег были в столице, а без них мы ничего не могли сделать. Мы пили чай и обсуждали наше положение, а Паула толклась вокруг, искренне сочувствуя нам и время от времени делая замечания, которые только еще больше угнетали нас. Не желая быть пессимистом, я высказал предположение, что, может быть, через несколько дней одна из сторон победит и положение прояснится, но Паула с гордостью возразила, что в Парагвае вообще не бывает таких коротких революций; последняя, например, продолжалась полгода. Возможно, наивно сказала она, нам придется полгода просидеть в Чако. Это позволит нам значительно пополнить наш зверинец. Сделав вид, что я не слышу ее, я выразил надежду, что бои скоро закончатся, жизнь войдет в нормальную колею и мы доберемся на пароходе до Буэнос-Айреса. Но тут Паула положила конец моим необузданным фантазиям, заметив, что это маловероятно; во время последней революции восставшие по каким-то непонятным соображениям потопили весь речной флот, дезорганизовав коммуникации как правительственных войск, так и собственных сил.
Я впал в отчаяние и, переметнувшись в лагерь пессимистов, заявил, что в худшем случае мы можем перебраться через реку в Бразилию, а уж там по суше доберемся до побережья. Но Джеки и Паула немедленно отвергли эту идею; Джеки сказала, что мы вряд ли сможем предпринять тысячемильное путешествие по Бразилии без паспортов и денег, а Паула заметила, что во время последней революции
