что надлежит делать на сцене.
Гонория прониклась глубокой, немеркнущей симпатией к Рози, уверяя в приступах слезливого настроения, что лишь она по-настоящему понимает ее; прилежно потчевала слониху сахаром и рассказывала ей о своих былых невзгодах.
Наконец настал день премьеры; в театре царило небывалое оживление. Вечером Этельберт, Гонория и Адриан собрались в гримерной, ожидая своих выходов. Гонория с самого утра прикладывалась к бутылке в честь, как она говорила, премьеры. Этельберт заметил, что премьера еще не состоялась и может вовсе не состояться, если Гонория наклюкается, на что она, выпрямившись во весь рост, возразила:
– Знаю, что премьера еще не состоялась, но главное – заранее настроиться.
В украшенном блестками костюме Али-Бабы и сбившемся набекрень тюрбане, она расположилась на кушетке, прихлебывая джин из новой бутылки.
– Гонория,
– Ничто и никогда, – возразила Гонория, подавляя отрыжку, – еще не отражалось на моей игре.
– И не забудь, – продолжал Этельберт, – ты не повторила свою роль.
– Ерунда, – с великим презрением молвила Гонория, – подлинные артисты обходятся без этого, импровизируют по ходу действия.
Она поднесла бутылку ко рту, и послышалось мелодичное бульканье.
– Пойду-ка лучше посмотрю, как там Рози, – сказал Адриан. – Возможно, она тоже волнуется перед премьерой.
– Дружище, не нервничай хоть ты, – заметил Этельберт. – Тебе-то что –
– Верно, – отозвался Адриан, – но я все равно волнуюсь.
– Скоро наш выход, – напомнил Этельберт. – Будь другом, прикрепи драгоценный камень на мой пупок. У самого не получается, очень уж щекотно.
Адриан торжественно прилепил большой сверкающий «драгоценный камень» клеем к пупку Этельберта.
– Есть, – сказал он. – А теперь пойду проверю, как там Рози.
– Я пойду проверю Рози, – возвестила Гонория, не совсем уверенно поднимаясь на ноги. – Как-никак мы с ней ведущие актеры в этом спектакле.
Слегка пошатываясь, она покинула гримерную и затворила за собой дверь.
– Думаешь, она справится? – спросил Адриан.
– Запросто, – ответил Этельберт. – Пока еще хоть немного соображает, все будет в порядке. Как ты думаешь, мне идет эта чадра?
Адриан внимательно посмотрел на чадру.
– В каком смысле – идет? – осторожно справился он.
Этельберт смущенно порозовел.
– Ну, с ней я' выгляжу более привлекательно, так сказать?
– В общем, – произнес Адриан осмотрительно, – для
Этельберт продолжал рисоваться перед ним в своем экзотическом костюме; внезапно Адриан снова вспомнил про Рози.
– Что-то Гонория долго не возвращается, – заметил он.
– Наверно, проверяет, как Рози нравится ее выходная ария, – предположил Этельберт, добавляя теней на и без того щедро раскрашенные веки.
– Пойду-ка лучше проверю, – сказал Адриан. – Как-никак наш выход через десять минут, и я должен убедиться, что Рози не съела свое облачение или не натворила еще что-нибудь.
Покинув Этельберта, он проследовал через грязные пыльные коридоры к просторному сараю за театром, где среди выцветших декораций обитала Рози. Здесь он увидел Гонорию – сидя на охапке сена, она мягко пела переливчатым контральто:
Плавно покачиваясь, Рози восхищенно слушала пение Гонории, и хобот ее нежно сжимал пустую бутылку из-под джина.
– Гонория! – в ужасе вскричал Адриан. – Неужели ты дала ей выпить
– Привет, Адриан, – отозвалась Гонория с чарующей улыбкой. – Что, нам уже пора выходить?
– Ты дала Рози выпить джина? – рявкнул Адриан.
– Две капли по случаю праздника, – сообщила Гонория. – Столовую ложку, как говорят французы.
– Но ты ведь знаешь, как на нее действует алкоголь, – сокрушенно произнес Адриан. – Сколько она выпила?
Выхватив у Рози бутылку, он поднес ее к глазам Гонории. Та смерила бутылку мутным взором.
– Маленький глоточек, – невнятно молвила Гонория, отмеряя пальцем примерно половину. – Другого