от «Камасутры», называла ее «нездоровой» и говорила, что Тадж-Махал лучше смотрелся бы, если бы его возвели из кирпича. Теперь же она собирается передать всю эту мудрость Трэш, милой Трэш, которая сидела перед Сатклиффом, сложив руки на коленях — ее шубка была распахнута, и бедра тоже. Она сидела с удрученным видом, словно поняла, что ее миссия провалилась.
— Когда вы хотите ехать?
Трэш пожала плечами.
— При первой же оказии. От тебя требуется лишь сказать «да», потому что без твоего согласия она никуда не хочет ехать. Робин, как только ты скажешь «да», мы начнем подбирать путеводители и проспекты. Милый, ты можешь спасти ее мозги, и для этого надо лишь отпустить нас.
У него прояснилось лицо.
— И это всё? Тебе надо лишь мое «да»?
Трэш кивнула.
— Да езжайте куда хотите, — забыв о вежливости, крикнул он. — Ради бога! На все четыре стороны!
Вне себя от радости, Трэш вскочила с криком:
— Ура! Ура! Ура!
А потом с ее губ слетел короткий, но выразительный стишок:
Что я хочу,
То я беру,
И нет причин
Терпеть насест,
Коль есть охота к перемене мест!
Было ясно, что она уже мысленно в пути.
— Дареная лошадка, вот ты кто, — сказал Сатиклифф и уже собрался было вновь заняться сексом, но Трэш надо было немедленно бежать, чтобы сообщить о его согласии Пиа. Она исчезла в мановение ока, забыв у него сережки.
Сатклифф примерил их и, обнаружив, что они ему к лицу, аккуратно отложил в сторону. В один прекрасный день он отправится в них в консульство. Это непременно, подумал он, произведет впечатление. Зазвонил телефон, и, когда он взял трубку, ему сообщили, что линия восстановлена. У него сжалось сердце, потому что больше не было причин не звонить Обри, то есть Блэнфорду-Блошфорду,[213] который распоряжался его жизнью. В конце концов он взял в руки телефонную книжку, в которой Констанс написала номер телефона клиники. Взволнованным фальцетом он спросил миссис Бензедрин Пападопулос, однако Обри, естественно, узнал его голос.
— Говорите, — отозвался он, и Сатклифф громко застонал. — Почему вы стонете, как Хитклиф в родах, — спросил ментор, — когда вы всего лишь Сатклифф в нефаворах? Чем вы там занимались, приятель, когда меня тут крутили-вертели?
— Я болел, — произнес Сатклифф с драматическим надрывом. — А теперь я звоню и сообщаю о том, что меня изнасиловала Трэш — я получил колоссальное удовольствие, но против воли. Чистой воды насилие!
— Это невозможно; вы ведь моя фантазия.
— Значит, у нас нет будущего?
— У вас есть контекст, но нет ни будущего, ни прошлого.
Он засмеялся.
Скажи, как трахают придумка?
Кого не возбудит такая шутка?
Сатклифф тоже сымпровизировал в ответ:
Молотит боль тебя, как цеп зерно,
Но с болью опиаты заодно.
Тем временем он не переставал внимательно прислушиваться к изменениям в голосе Блэнфорда. Ему ли было не знать, как часто тот маскировал свои чувства, связанные со стрессами, под нарочитым своенравным легкомыслием — он уползал в свое отчаяние, как краб под камень, и вытащить его оттуда не умел никто. Самое главное, в нем не было страсти, словно отключили подачу энергии, о чем свидетельствовало постоянное физическое бессилие, от которого он очень страдал. Сатклифф крякнул, и Блэнфорд, следивший за его мыслями, сказал:
— Все, что вы говорите, правда.
— Я ничего не говорю, — отозвался Сатклифф. — Зато много чего думаю. Это как если бы мы были двумя версиями одной и той же личности, но только в разных временных пластах. Реальность ужасно утомляет.
— Точно, — подтвердил Обри Б. — Мы как бы половинки друг друга — вас создала хорошая книга.
Б. Какая книга? Ваша или моя?
С. Моя. Думаю, у нее лучше заглавие.
Блэнфорд вздохнул.
— Моя еще не закончена, но у меня куча заметок, которые помогут мне ее довести. А когда вы закончили свою?
— Когда узнал, что вы прилетаете.
— Как она называется?
— «Князь тьмы».
— Хм.
Сатклифф не мог удержаться и не процитировать Шекспира: «Князь тьмы по сути — джентльмен».
— Вы должны наконец объявиться, — произнес Блэнфорд изменившимся резким тоном, и его раб, распознав мрачную ноту, согласился с поразительной покорностью.
— Я знал, что рано или поздно нам придется встретиться и обменяться вариантами — это в порядке вещей. Не исключено, что мы поможем друг другу решить кое-какие проблемы — у вас, например, есть непростые проблемы. Как насчет этих любовников?
— Поскольку вы так любите Шекспира, то должны знать, — с раздражением произнес Блэнфорд, — что путешествия обычно заканчиваются расставаниями.
— Ах, жалость какая! — сыронизировал Сатклифф. — И как вам это видится? Мой вариант соответствует реальности. Она будет расстроена его уходом, но не уничтожена. В моей версии он предлагает ей ехать с ним, но она отказывается.
— Ну, надо же! — с удивлением и удовольствием воскликнул Блэнфорд. — Как вы узнали?
— Вам же известно, что я знаю!
Блэнфорд помолчал, а потом произнес:
— Вы должны приехать, и чем раньше, тем лучше. Приезжайте в четыре, к чаю, и не забудьте захватить с собой ваш вариант, если он закончен. Это поможет, а то у меня каша в голове. Вчера она провела со мной всю вторую половину дня, и я читал ей кое-какие сцены из книги, но потом нечаянно
