были грубо сшиты суровыми нитками. Лоб старухи украшал синий круг — как у Этлин.
— Батюшки мои, это еще что такое! — воскликнула ведунья, цепко изучая единственным глазом незваную гостью. — Возьмите себя в руки, девица!
По телу девушки пробежала судорога. Хозяйка отвела Имриен к соломенному тюфяку и заставила прилечь.
— Немудрено догадаться, зачем ты пришла ко мне. Тут и двух глаз не надо. Да, от ядовитого плюща есть снадобье, и Маэва сделает все, что в силах сделать. Давай-ка, выпей для начала: это угомонит тебя.
Холодный напиток обладал необычным, но довольно приятным вкусом, напоминая почему-то прибрежные травы, качающиеся в ночи под дождем. Покой и утешение разлились по жилам; гостья затихла, и только лицо продолжало невыносимо зудеть. Девушка принялась яростно расчесывать его ногтями.
— Прекрати. Дай мне взглянуть. — Ведунья твердо отвела ее руки.
Жилистая ладонь ощупала бугры и наросты. Имриен услышала, как Маэва шумно втянула воздух сквозь зубы. Ну и пожалуйста. Девушке стало все равно. Она стремительно погружалась в омут забытья.
— Вот и хорошо, поспи, — донеслось откуда-то. — А я пока смешаю грязи.
Черный поток подхватил девушку и понес туда, где колыхались сочные травы, блестящие в бесконечных струях дождя.
Дождь. Нескончаемый ливень барабанит и барабанит за окнами. Так было всегда, еще до начала времен… Но нет, это всего лишь одна ночь. И она уже закончилась.
Имриен лежит на плотных белоснежных простынях. С потолочных балок над головой свисают пучки пахучих трав. Низкий столик, ступка с пестиком; слуга, присев на корточки, разводит огонь в очаге, затем поднимается, смотрит на больную и молча выходит. Девушка приподнимается на локте и с трудом видит сквозь узкие щелочки глаз сидящую в кресле ведунью. Волосы старухи торчат в стороны белыми сосульками.
Нечто очень, очень странное творится с лицом. Кожа все еще чешется, хотя и гораздо слабее; что-то словно стягивает ее. Веки почти не разлипаются. Щеки сухие и бесчувственные, какие-то чужие на ощупь.
— Не старайся, под таким слоем грязи ничего не ощутишь, — заметила ведунья. — Я наложила маску, пока ты лежала тихо. Не люблю работать, когда больной трясется и плачет. Попробуй-ка улыбнуться. Что, не вышло? То-то, хорошо застыло. Голубая грязь с самых вершин Белфайера, это тебе не шуточки! Во всем Эрисе не сыскать лучшего сырья! Если уж маска впиталась в отравленную кожу, то нипочем не оторвешь. Вот подожди, грязь высосет весь яд и сама отшелушится. Когда? Вот уж не знаю! Для излечения требуется день, или три, а то и десять! Надеюсь, ты не слишком голодна, потому что до тех пор все равно не сможешь есть. Хочешь посмотреть, какая ты стала красавица? Зеркало вон там, в углу.
В полубреду Имриен действительно поднялась и подошла к окну, у которого висело продолговатое зеркало. Посеребренное стекло мерцало и подергивалось рябью, словно гладь коварного омута. Тяжелую раму украшал причудливый узор из переплетенных лилий и русалок с развевающимися волосами. Творение бессмертных, с первого взгляда поняла девушка. Подкожный зуд вернулся с утроенной силой.
И тут Имриен увидела свое отражение.
Стройная фигурка в простом сельском платье из Долины Роз. Льющиеся, словно крученый шелк, водопады кудрей и прямых прядок, и между ними — сухой ком грязи с парой щелочек для глаз. Соль от слез так и разъедала лицо. Девушка не могла больше терпеть. Чтобы хоть как-то облегчить свои страдания, она слегка подергала маску.
Та без усилий отошла. И осталась в руках Имриен. Сплошным куском.
Под грязью было лицо.
Вздох восхищения замер в груди девушки. Губы складывались в нежнейший розовый бутон, нарисованный на атласной коже сливочного цвета. Мягкие, плавные очертания щек, закругленный подбородок, аккуратный носик, подчеркнутые скулы, окаймленные густыми ресницами глаза-самоцветы под изогнутыми арками бровей — вот что смотрело на Имриен из серебряного зеркала.
Не понимая, что происходит, все еще не веря чуду, она прикоснулась к этому лицу и робко ощупала его кончиками пальцев. Оно не исчезло. Только алые розы расцвели на щеках, и сияние утра озарило большие глаза. Комок, застрявший в горле девушки с самой минуты пробуждения, взорвался внутри, причиняя острую боль.
Что это — истинная красота или простая сердечность? Она слишком пристрастна, чтобы судить! Слишком часто Имриен видела в отражающих поверхностях нечто мерзкое и отталкивающее. По крайней мере этот лик симметричен, и значит, люди примут ее. Это все, на что надеялась девушка — быть наконец принятой.
Маэва-Одноглазка взяла маску из ее застывшей руки. Ведунья молчала и щурилась, точно от нестерпимого, запретного блеска.
И вот старуха заговорила:
— Что же, снадобье сотворило чудо. Ты видишь? Настоящее чудо!
Комок в горле растаял. Могучий поток вырвался из берегов и устремился на свободу.
— Да, я вижу, — тихонько сказала Имриен.
Примечания
1
Здесь и далее переводы Натальи Просунцовой.
2
Пони — жаргонное слово, означает 25 фунтов стерлингов.
3
Поссет — напиток из горячего молока, вина, эля или других спиртных напитков, часто с пряностями и сахаром.
