вадаянцев, который они пили на новый год: молоко, чуть разбавленное козьей кровью. Сквозь тонкую кожу проступал узор вен, видимый невооруженным глазом. Словно вены были нарисованы на бумаге, подсвеченной снизу…
Калрах, предводитель нюмреков, выступил вперед. У него была мощная шея с рельефно выступающими мышцами и свирепое лицо. Темно-карие глаза казались почти черными. Надбровные дуги сильно выдавались вперед, а подвижные брови, в которых сидели серебряные кольца; то и дело взлетали вверх, чуть ли не до середины лба. Риалус едва нашел в себе силы посмотреть в лицо этому созданию, но когда их взгляды встретились, он не смог отвести глаза, застыв от ужаса.
Нептос объяснил, что для переговоров они привлекли мейнца, который исполнял обязанности переводчика. Заявление было встречено изумленным шепотом ошенийцев.
— Хэниш Мейн знает об этом народе? — спросил Галдан.
Риалус предположил, что, очевидно, знает, затем продолжал:
— Калрах не объяснил причины нападения. Он просто сказал, что мы должны уйти. Катгерген более не наш, эту крепость пообещали нюмрекам. Меня отпустили, чтобы остальные могли узнать о приближении врага и подготовиться. Мол, так будет интереснее.
— Кто кому пообещал Катгерген? — ошеломленно переспросил ошенийский придворный.
Риалус пожал худыми плечами.
— Я не знаю подробностей. Мы были не в том положении, чтобы спорить. Калрах велел мне идти к своим людям и сказать, что их конец близок. Нюмреки будут охотиться на нас ради развлечения и жарить на вертелах.
— Вы шутите! — воскликнул король. — То, что вы говорите, не укладывается в голове. — Казалось, монарх разом растерял все умение мыслить рассудительно. — Вы сошли с ума?
Риалус почти готов был согласиться, что так оно и есть. Если б ему нужно было солгать, он ни за что не сумел бы выдумать подобное из головы. Тем не менее Калрах сказал именно это. Он сидел в цитадели, шутил со своими офицерами, разглагольствовал о всяких жестокостях, словно Риалуса нет и в помине. Словно переводчик не доносил до него каждое слово нюмрека. И то, что он говорил, вызывало дрожь. Нептос даже свел вместе колени, опасаясь, что еще чуть-чуть — и он позорно обмочится.
Ошенийцы засыпали Нептоса вопросами. Они понимали, что, очевидно, будут следующими, и требовали у изгнанного наместника подробностей, интересовались его догадками и предположениями. Риалусу понравилась роль доверенного советчика. О чем-то подобном он мечтал всю свою жизнь. Ему хотелось бы остаться здесь и честно помогать людям в борьбе с нюмреками. Ну, хотя бы советами… Однако искушение было легко преодолеть — стоило вспомнить выражения лиц Маэндера и Калраха. Рассудок возобладал, и Риалус отринул заманчивую идею. Он объяснил ошенийцам, что долг призывает его в Алесию. Галдан отпустил Риалуса, снабдив длинным письмом. Какое бы зло ни принесла сюда эта кровожадная орда, писал король, ошенийцы встретят его первыми… Как отважно и благородно! Но подобно многим другим возвышенным словам, эти имели не больше веса, что ветер, принесший их. Риалус не сомневался, что Ошения падет через пару недель. Максимум через месяц. Свое мнение он, разумеется, держал при себе.
Риалус покинул Ошению на борту корабля королевского флота, созерцая исчезающий берег, где уже начались военные приготовления. Нептос был очень доволен собой. Это чувство не покидало его до самой высадки на берег. Он мечтал о вилле в западных холмах Алесии — мечтал с тех пор, как впервые увидел ее мельком лет пятнадцать назад. Алесия… Для Риалуса именно она была настоящим центром Акацийской империи, истинной столицей. Живое сердце огромного государства, из которого в мир приходило все, достойное внимания. Он безумно любил это место — его роскошь и богатство, удовольствия, которые оно предлагало, неограниченную власть денег, бесконечный лабиринт интриг и пестрое разнообразие шлюх… Риалус всегда верил, что настанет день, когда он будет благоденствовать за стенами центрального города, нагретыми солнцем, увитыми густыми виноградными лозами и благоухающими сладкими запахами.
Очень жаль, что он прибыл к воротам Алесии, чтобы предать людей, которых так любил. Риалус старался не задумываться об этом — и отлично преуспел, сосредоточив мысли только на награде, которая вскоре упадет ему в руки. Как Нептос и сказал Маэндеру, у него были в Алесии свои люди, желавшие увидеть, как будет перераспределено городское богатство. Среди них были члены семьи Нептоса, но основную часть составляли члены нелегальных кружков. Эти люди собирались маленькими группами и ничего не знали о других подобных организациях. Агенты же Нептоса были внедрены в каждую из них.
Риалус дал слово и должен его сдержать. Да, прольется кровь, однако иначе обещанную награду не получить. С первых же дней своего пребывания в Алесии Риалус Нептос носил маску. Маска плакала и сокрушалась, боясь приближающейся войны. Истинное же лицо Нептоса было спокойно и сосредоточено. Он разглядывал виллы за городом, раздумывая, какую выбрать. Казалось, слова, которые он так любил повторять, наконец-то стали истиной — Дающий и впрямь награждает достойных.
Глава 23
Пожалуй, никогда прежде безлюдные ледяные земли Мейна не видели такой суеты и суматохи. Резкие выкрики приказов, низкое ворчание яков, звон бесчисленных колокольчиков и топот солдатских сапог. Огромные тяжелые предметы волокли по поверхности земли, и та словно не могла решить, сопротивляться ли ей этим усилиям или помочь людям. Слышался скрежет металла и дерева о промерзшую почву — звук флота из девяноста боевых галер, пересекавших море льда и снегов. Их тянули сотни яков, сопровождаемые пятнадцатью тысячами погонщиков. К сапогам солдат были привязаны маленькие бубенцы. Старики сказали Хэнишу, что каждый должен носить на себе бубенчик, который будет напоминать о доме. Надо объявить о себе миру, возвысить голоса, говорившие за множество безмолвных поколений, — те сражались и умирали для того, чтобы нынешний поход стал возможен. И пусть Тунишневр, запертые в неподвижных телах, услышат эти звуки и узнают как потомки их славят.
С каждой пройденной милей Хэниш все яснее чувствовал, что его связь с предками слабеет. И все же сейчас он понимал — ясно и отчетливо, как никогда прежде, — что достоин их доверия и выполнит миссию, возложенную предками. Хэниш проделал грандиозную работу. Все слухи о нем, которые распространялись сейчас на Акации, были правдой. Он выслал вперед несколько кораблей-разведчиков, дабы удостовериться, что предполагаемый поход вообще возможен. Рыбаки заметили их, но Хэниша это не взволновало. Не важно, что там болтают о движении на севере. Как бы ни были правдивы слухи, люди не поверят в них до конца… пока не станет слишком поздно. Пусть поволнуются. Пусть поразмышляют. Пусть повоюют с призраками, существование которых они не могут ни доказать, ни опровергнуть.
— Природа всегда была для мейнца чем-то вроде удара хлыста для быка! — проорал Халивен на ухо Хэнишу, с трудом перекрикивая ветер. — Она ничего не меняет. Только заставляет нас работать упорнее. Так и надо.
Дядя всегда умел сказать нужные слова в нужный момент, и Хэниш радовался, что он рядом. В глазах своих людей Хэниш был олицетворением непоколебимой уверенности, но это порой давалось ему нелегко. Халивен — немолодой уже человек, так похожий на отца — всегда знал, как ободрить племянника и придать ему сил.
В конце первой недели пути небо прояснилось — так внезапно, что животные встревожились. Вышло солнце, и мир изменился. Люди удивленно озирались по сторонам, с недоумением покачивая головами. Небесный свод стал бледно-голубым; солнце было едва заметно, но оно озаряло землю и небеса. Хэниш забрался на высокую мачту одного из кораблей. Нелегкое дело: покрытые узлами веревки впивались в ладони, ноги скользили по обледеневшим бревнам рангоута. Хэниш не был моряком. Кто, родившийся в Мейне, мог бы этим похвастаться? И все же у него захватило дух от восторга, когда он глянул на мир с высоты грот-мачты, и ветер ударил в лицо, развевая волосы и унося прочь пар дыхания.
Впереди расстилался белый мир — такой яркий, что больно было смотреть. Хэниш опустил на глаза пластинку из матового стекла. Глядя через этот искусственный сумрак, он в первый раз увидел целиком весь караван своих судов. Корабли шли, пересекая твердое белое море. Девяносто галер, что не раскачивались и не вздымались на волнах, не покорялись капризам стихии. Они двигались ровно, их паруса были аккуратно
