Лымарю начало казаться, что он идет по знакомому пути. Да, да: вот громадный полусгнивший ствол дерева, под который часа два тому назад скользнула серебристая змея. Но ведь это случилось невдалеке от реки… Неужели заблудился?
В поисках правильного пути Лымарь пошел вначале в одну сторону, затем решил вернуться назад и не нашел даже запомнившегося ствола. Теперь у него окончательно исчезла способность к ориентации.
А тут, как нарочно, началась ужасная гроза. Дождь лил сплошным потоком, поминутно сверкали молнии, непрерывно гремел гром.
Так прошел первый день странствий Лымаря. Он почти не спал ночью, задыхаясь от влажных испарений и не решаясь лечь в воду, а утром двинулся дальше. И вновь повторялась та же история: местность казалась знакомой, пройденной. Но Лымарь не полагался уже на обманчивые ощущения. Вперед, только вперед! Куда угодно, лишь бы не стоять на месте в глубине этого мертвого, гнетущего леса.
На третий день утром где-то далеко в стороне послышался приглушенный звук, похожий на рычание пантеры: «куау-куау».
Хищник – пусть хищник. Лымарь был так угнетен и подавлен страшной «римбой», что обрадовался бы даже рычанью тигра: во всяком случае, оно помогло бы выбраться из джунглей.
«Куау» слышалось еще несколько раз, все громче и громче. И вот, наконец, вновь между деревьев начали появляться кусты и папоротники, стало труднее пробираться сквозь заросли.
Усилием воли измученный человек заставил себя забыть об усталости, голоде, о болезненных нарывах на исцарапанном теле. «Римба» была страшнее всего!
Еще несколько десятков метров… Еще несколько шагов… И, наконец, Лымарь вырвался из зарослей.
Это не был берег реки. Через джунгли протянулась хорошо утоптанная, но совсем пустынная дорога, – вернее, широкая тропа.
«Куау-куау!» – прозвучало невдалеке от Лымаря.
Он вскинул руку с пистолетом, но тотчас же опустил ее и вздохнул с облегчением: на тропу с этим криком выпорхнула красивая птица. Каждое из ее пушистых белоснежных перьев было разрисовано черными линиями и точками, образующими сложный, неповторимый узор.
Это был лесной фазан аргус.
Кто и когда проложил дорогу через «римбу» – неизвестно.
Может быть, люди. Возможно, животные. Но протоптанная тропа не зарастает: ее день за днем обновляют кабаны, олени, тапиры, медведи, тигры и множество прочих, мелких и крупных, вплоть до носорога и слона, животных. Пользуются этими лесными дорогами и люди.
Каждая из таких троп походит даже не на ущелье, а скорее на туннель в сплошном зеленом массиве. Однако свет сюда пробивается, и этого достаточно для существования живого.
Мельчайшие промежутки между стволами по обе стороны троны заполнены растениями. Их листья, несмотря на разнообразие размеров и форм, имеют много общего: все они темно-зеленые, толстые, жесткие и блестящие, словно лакированные.
Красивы дороги в «римбе»! Однако эта красота неестественная, приторная, быстро приедающаяся.
Позавтракав какими-то кисловатыми, но довольно вкусными ягодами, Лымарь шел по тропе, безразличный к прелестям «римбы», готовый к ее опасностям. Встреча с кем бы то ни было сейчас его не привлекала, поэтому он, услышав далекий выстрел, спрятался в заросли.
Выстрел повторился, а затем глухо зарокотал мощный мотор.
– Танк? – прошептал Лымарь. – Или, быть может, самолет?.
Он высунул голову из убежища, чтобы взглянуть на дорогу, и почувствовал, как на его плечо легла холодная полоса. Перед глазами мелькнуло что-то коричнево-черное, извивающееся, длинное…
– Змея!!
Лымарь инстинктивно дернулся назад, попытался сбросить с себя пресмыкающееся…
Но это была не змея, а гигантская, сантиметров тридцати длиной и в палец толщиной, пиявка. Он тащил ее изо всех сил, а она, впившись в плечо, извивалась, сопротивлялась, – безобразная, сильная, хищная. Чтобы освободиться от нее, пришлось прибегнуть к помощи ножа.
Но это было лишь начало. Привлеченные запахом свежей крови, сюда ринулись неизвестно откуда уже более мелкие, со спичку, пиявки. Они набрасывались на Лымаря, присасывались мгновенно и оторвать их от тела было невозможно.
Охваченный страхом, радист бросился бежать. Он забыл даже о выстрелах.
Остановившись, чтобы перевести дыхание, Лымарь вновь услышал стрельбу и рокот моторов. Это уже напоминало настоящий бой: строчили пулеметы и автоматы, звякали минометы, а вот, нарастая, загрохотали мощные бомбовые удары… Ближе, ближе… И вдруг над лесной тропой с оглушительным свистом промчался реактивный самолет, рассыпая мелкие бомбы.
– Ф-фу!.. Вот тебе и джунгли!.. Вот тебе и романтика!.. – сердито фыркая, Лымарь поднялся с земли и вытер пистолет.
Настороженно озираясь, прислушиваясь к звукам, он пошел вперед. Теперь ему стало совершенно ясно, что нужно искать людей. Если реактивный самолет обстреливал эти джунгли, значит здесь освобожденная от оккупантов территория.
Каждый стремится к своей цели
Опасны и сложны обязанности разведчика на чужой территории. Здесь все привычки, понятия и принципы идут вверх тормашками: приходится любезно улыбаться тому, кого с удовольствием расстрелял бы собственными руками, поносить то, что является святыней, фиксировать события лучше, чем фотоаппарат, и реагировать на них с быстротой электронного прибора, быть выносливым, как верблюд, и спокойным, как арифмометр.
Петр Сергеевич Щеглов, инженер, считал себя совершенно неспособным к работе разведчика. Люди со стальными нервами, с исключительно острым умом, – нет, он не принадлежал к таковым.
И вот теперь обстоятельства вынудили его стать разведчиком, да еще в очень сложных условиях.
Но Щеглов напрасно недооценивал себя, – у него оказались незаурядные способности.
Харвуд посоветовал ему выдать себя за немца, чтобы таким образом войти в доверие к Вагнеру. Щеглов охотно согласился – он стал Петером Фогелем. Но дальнейшие планы Щеглова и Харвуда расходились. Каждый стремился к своей цели.
Выдержанным, почтительным, внимательным предстал перед профессором Вагнером его новый сосед Петер Фогель. Он засвидетельствовал почтение гениальному изобретателю интегратора и вышел, даже не взглянув на заваленный бумагами стол. Он больше не появлялся ни в тот, ни в последующие дни.
Вагнер постепенно исполнялся чувства неудовлетворенной мести, неизлитого гнева.
О, пусть лишь появится этот Фогель, – он ему покажет!.. Не впервые засылает Харвуд шпионов, но все они были глупы и клевали на первую попавшуюся; приманку. А этот – хитрый, лукавый… Вишь, не приходит, играет на нервах!
И старик не выдержал. Он вызвал своего соседа по внутреннему телефону, и когда Фогель пришел, сказал ему с ехидной улыбкой:
– Вы – шпион. Я это знаю. Так знайте же и вы: ничего выведать не удастся. Вот эти бумаги, – он небрежно смахнул со стола несколько испещренных формулами листков, – для дураков типа Харвуда. За то, что вы не надоедали мне, дарю их вам. А остальное – вот здесь! – он похлопал себя по выпуклому лбу. – И отсюда его не выцарапает никто и никогда!
Фогель-Щеглов почтительно склонил голову:
– Разрешите сесть, герр профессор?
– Садитесь! – буркнул Вагнер. – Только не врите. Лучше признайтесь, что вы – шпион, и я, почитая свою родину, подарю вам незначительный секрет, за который Харвуд – заплатит чистоганом.
Удивительное дело: едва – лишь Фогель сел, как его будто подменили. Нахмурились брови. Острым, пронзительным стал взгляд серых глаз. В голосе исчезли заискивающие интонации.
– Да, repp Вагнер, я шпион. Но не харвудовский. Во имя родины вы хотели подарить мне незначительный секрет. Плевать на этот секрет и на чистоган мистера Харвуда!.. Вы предали свою родину, продали гениальное изобретение мерзавцам и вдобавок попали в почетную тюрьму. Стыдно!.. Я рисковал
