то вцепился в его ноги. Он приподнял голову, насколько позволяли привязанные к спинке кровати руки, и увидел лысый череп своего евнуха.
Шутцбар нанес запоздалый удар, но скопец продолжал держать его, корчась от боли. Чтобы не закричать, евнух впился зубами в хозяйское бедро. Отделаться от него было так же трудно, как остановить бешеного пса. Вальтер почти не мог повлиять на поврежденный мозг. Он попытался для начала сбросить с себя Марту, но ему удалось только вызвать судорожные и беспорядочные сокращения мышц ее тела.
Голова девушки оказалась возле его плеча, и стало видно ее искаженное лицо. На левом виске расплывался громадный фиолетовый кровоподтек – след энергетического удара, равномерно распределенного по большой площади... В этот момент Вальтер почувствовал, как что-то обвило его шею. Это были не пальцы и не веревка, а что-то упругое и сдавливающее одновременно со всех сторон, как резиновое кольцо.
Шутцбар понял, что потерял контроль над своим телом и – хуже того – над своим мозгом. Он попробовал освободить руки, но его захлестнули неизвестно откуда взявшиеся страх, чувство вины, похоть и уже не давали состредоточиться... Обруч на шее неумолимо сжимался.
Вальтер перестал видеть свечи. Перед ним проносились только мертвенно-серые призрачные тени. Он воспринимал вибрации умерших... Он слышал участившееся дыхание Эльзы, и до него наконец дошло, от кого исходит угроза...
Он дернулся, но это была уже агония. Евнух распластался у него в ногах, потеряв сознание от боли. Его тело весило тонны. Скопцу еще было неведомо, что он избавился от козней нечистого... Полупрозрачная субстанция – мерцающее подобие человеческой руки без костей – скользила вокруг шеи Вальтера, пронизывая подушку, простыни и даже плечо Марты Хаммерштайн. В выпученных глазах Шутцбара отражались язычки свечей, потом что-то странное произошло с его зрачками. Из них хлынула чернота, растекшаяся по глазным яблокам, и те стали похожи на два темных биллиардных шара...
Спустя несколько минут Эльза фон Хаммерштайн, урожденная Элайза Мария Гомес, покинула спальню Шутцбара. Впервые за много лет она испытывала чувство глубокого удовлетворения.
5
Дорога была выложена из плит, отполированных временем и плотно пригнанных друг к другу. Стыки не ощущались. Если бы не яркие звезды и засветка, которую создавали городские огни, здесь было бы совершенно темно. Техника последнего века сюда не добралась. Кто-то или что-то властно остановило ее. Дорога осталась такой же, как в древности, и только эрозия была врагом камня.
Рудольфу и Тине пришлось бросить «шевви», когда подъем стал слишком крутым и узким. Дальше они пошли пешком. Девушка двигалась, уставившись прямо перед собой. С таким же безучастным видом она шагнула бы в пропасть. Руди провел ладонью вдоль ее спины, чтобы не пропустить первые симптомы освобождения. Но Лоа до сих пор крепко удерживал ее душу. Несмотря на то, что было очень холодно, Тина даже не дрожала, а ее кожа оставалась гладкой...
Они брели под звездами – две не принадлежавшие себе человеческие тени, затерянные среди фальшивого гималайского величия. Спустя тысячу шагов они приблизились к каменной арке, очертания которой смутно вырисовывались на фоне неба. Арка была покрыта резьбой, почти неразличимой, но осязаемой. Пальцы Рудольфа пробежали по чьей-то каменной руке, выпуклому животу, утрированному фаллосу, окруженному продолговатыми лепестками... За аркой начиналась лестница, ведущая к храму.
Подъем оказался нелегким и долгим. Им пришлось преодолеть не менее пятисот ступенек, прежде чем они оказались у тройных ворот. Влево и вправо тянулись стены; понять, где кончается скальная порода и начинается кладка, было невозможно. Над центральной аркой имелась какая-то надпись. Если Лоа, руководивший Тиной, не подвел, надпись должна была гласить: «Храм Восьмого Неба». Руди равнодушно рассматривал вход в резиденцию последнего и самого могущественного императора планеты.
Пройдя под аркой, они оказались на переднем дворе храма. В темноте здание представлялось частью горной страны, чуть более правильной, чем природные исполины. По углам, словно стражи вечности, высились четыре восьмиярусные башни. Под крышей храма угадывались окна, затянутые паутиной линий, напоминавших витражи. Но бумаги или стекол давно уже не было. Зато был свет – слабый, розоватый свет, пробивавшийся изнутри здания, словно предвестник зари.
Рудольф понял, что все складывается не совсем так, как ему хотелось бы. Но отступать было поздно. Тина уже стояла у многостворчатых дверей. Когда он начал открывать их, дерево жалобно застонало... Они переступили порог и оказались между двумя рядами каменных колонн. Колонны были отделены от стен проходом шириной около полутора метров.
Свет падал из правого прохода. Колонны и алтарь из черного дерева отбрасывали расширяющиеся тени. Стены были увешаны ветхими полотнами, на которых плясали, совокуплялись, занимались садомазохизмом, демонстрировали непонятные символы боги и богини с ужасающими лицами. Композиции страдали избытком обнаженной плоти.
С лица Руди не сходила застывшая улыбка. На полу храма, покрытом толстым слоем пыли, не было никаких следов. Девушка следовала за ним неотвязно, словно тень. Спустя минуту он оказался прямо против ниши, в которой размещалось ритуальное оружие. Несмотря на очевидную древность, каждый из четырех топоров вполне годился для того, чтобы проломить кому-нибудь голову. Однако бритая голова, которую Рудольф увидел справа от ниши, явно принадлежала не тому, за кем он охотился.
6
Человек сидел в позе кэква-фудза[27] лицом к стене на подстилке и толстой подушке, подложенной под ягодицы. За его спиной ровно горели поставленные в ряд розовые свечи. Язычки пламени были абсолютно неподвижны. Незнакомец был одет в странный костюм – слишком просторный, но все же европейский.
Вокруг бритоголового висело невидимое облако покоя; этого облака избегали даже ночные насекомые. Казалось, ничто и никто не может потревожить медитирующего. За исключением Хаммерштайна, который сразу же направился к нише.
Подойдя поближе, он покосился на профиль сидящего человека. Он обратил внимание на холодное застывшее лицо с покатым лбом и необычайно длинную мочку уха. Неправдоподобно огромный череп мог вместить в себя уникальный мозг... но с такой же вероятностью череп мог принадлежать олигофрену.
Полуопущенное веко не дрогнуло, когда Рудольф и Тина появились в поле зрения сидящего. Если бритоголовый и дышал, то делал это совершенно незаметно. В его облике были кое-какие несуразности, которые Руди даже не пытался анализировать. Например, на бедрах медитирующего лежала кривая индийская сабля. Кроме того, он не отбрасывал тени на ближайшую стену. Розовые свечи освещали ровную оштукатуренную поверхность, на которой были различимы мельчайшие трещины.
