боковых аллеек фланировали гомосексуалисты. Она ни за что не догадалась бы об этом, если бы не забрела туда случайно пару недель назад. Какой-то милый и печальный гей, глядя на нее глазами спаниэля, поделился своей слезоточивой «love story» с несчастливым концом. Дина слушала, испытывая одновременно сочувствие и любопытство. Она почти поверила ему, когда он намекнул, что покончит с собой… Интересно, что сказал бы Марк, если бы узнал, как и с кем она проводит время?
Но сейчас ей хотелось побыть одной. Впрочем, она «оговорилась» в мыслях. Нет, конечно, не одной, а с этим существом в коляске. Они были связаны друг с другом, словно сообщающиеся сосуды. Дина – сосуд побольше, доверху наполненный любовью. Чем наполнен маленький сосудик? Она не знала. Когда она задумывалась об этом, ее саму начинала засасывать дыра, ведущая куда-то в межзвездную пустоту, где уже не за что зацепиться и нет никаких ориентиров.
Поэтому она думала о другом. О том, что вечер принадлежит ей. О том, что часы, отсчитывающие секунды, разбились. И ей достался цельный кристалл времени, в котором отражался парк – каждый лист, каждый паук, каждый звук птичьего пения, каждый жест неуловимого ветра, золотистый свет и пятнистые тени…
Этот кристалл был чистым и прозрачным, пока не появился человек в зеленом макинтоше.
Дина заметила незнакомца, когда тот уже оказался почти рядом, на расстоянии нескольких шагов. Возможно, дело было в длинном плаще бутылочного цвета, маскировавшем его на фоне листвы. Наверняка человек вышел из узкой темной аллеи, посыпанной гравием и песком. Аллея вела к заброшенному зданию, где когда-то размещалась парковая контора.
Даже с небольшого расстояния силуэт незнакомца напоминал бутылку – прямая спина, покатые плечи, длинная шея, маленькая голова и шляпа почти без полей, смахивающая на пробку. Судя по лицу и легким движениям, он был еще не стар. Сразу же бросалось в глаза, что одет он не по сезону. И в то же время невозможно было представить его потеющим или испуганным. Лицо было бледным, костистым, неподвижным; взгляд ледяных светло-голубых глаз – цепким и неотвязным.
Этот взгляд Дина ощутила на себе почти физически. Она повернула голову. «Макинтош» направлялся прямо к ней.
Старуха, случайно наблюдавшая за ними издали, почему-то вспомнила середину минувшего века, времена своей молодости. Тогда такие плащи были в моде. С минуту она сидела неподвижно, не замечая никого и ничего вокруг. Потом рассеянно улыбнулась и обнаружила, что голуби разлетелись…
Дина невольно напряглась, хотя непосредственной опасности как будто не было. Пусть попробует, пусть кто-нибудь только попробует тронуть ее малыша!.. «Да я ему глаза выцарапаю!» – подумала она и сама удивилась своей внезапной решимости. Она даже бросила быстрый взгляд вниз, на свою руку. Пальцы с длинными ногтями были согнуты характерным образом – получилось очень похоже на лапку многократно окольцованной хищной птицы…
Незнакомец остановился рядом с коляской и попытался улыбнуться.
Всего лишь попытался – потому что улыбаться ему явно не хотелось, но он как будто считал необходимым соблюсти нелепый ритуал. Дина поняла, в чем причина возникшей напряженности. «Макинтош» казался абсолютно чужеродным телом в этом спокойном тихом месте, среди майского благоухания и расслабленных людей, предающихся беззаботному отдыху. Грубый случайный мазок поверх картины импрессиониста. Заноза в нежной коже. Скрежет, разрушивший очарование мягкой музыки…
– Вам повезло. Хороший мальчик, – сказал «макинтош», склонившись
над коляской. У него был приглушенный голос. Он умудрялся разговаривать,
почти не двигая губами.
«Откуда он знает, что у меня мальчик?» – мелькнуло у Дины в голове. Даже костюмчик не был виден, чтобы судить по цвету. Впрочем, можно просто угадать – вариантов не так уж много.
– Берегите его, – сказал незнакомец с нажимом, глядя на нее так,
словно не был убежден, понимает ли она его.
Она и в самом деле не понимала. Какого черта? Неужели ее собственный ребенок дорог ей меньше, чем постороннему, у которого скорее всего (она даже была почти уверена в этом!) вообще не было детей? Глупое положение. Дурацкое. Она не знала, как себя вести.
«Макинтош» вдруг повернул голову, будто прислушивался к чему-то.
Что можно было услышать? Отдаленную музыку, голоса, детский визг, шелест листьев, пение птиц… И больше ничего не было под пронзительно голубым куполом неба. Именно туда – в небо – он и посмотрел, а потом медленно проговорил:
– По-моему, вам пора домой.
– Извините. Я решу сама.
– Вы не понимаете. Вы ничего не можете решить. Его нужно защищать.
– Да, правильно. От маньяков вроде вас.
Это было грубо, но он ей надоел. Впрочем, незнакомец не обиделся. Он только сильно сжал зубы и покачал головой. Она не верит. Она не будет слушать его. Это означало, что он бессилен. Он не мог изменить того, что произойдет в ближайшем будущем… Некоторое время он будто подыскивал аргументы. Наконец вытащил последний козырь.
– У вашей матери сердечный приступ.
Дина окаменела. Кровь отлила от лица. Потом сквозь матовую бледность начали проступать розовые пятна, свидетельствовавшие о проснувшейся ярости. Если это была шутка, то очень плохая. Если попытка предупредить о чем-то, то чертовски неудачная и неуклюжая. В любом случае ее мать умерла четыре года назад.
От сердечного приступа.
– Пошел ты… – прошипела Дина и раздраженно толкнула коляску. Тут
же испугалась – толчок получился слишком сильным. К счастью, малыш не
