Он едва не поплатился за свою самонадеянность. Мертвец свернул в переулок. Спустя полминуты Кейза выглянул из-за угла. Переулок был пуст.
Кейза заподозрил ловушку. Это было вполне возможно. Агентов Конторы порой находили в мусорных баках с перерезанным горлом. Подделать походку пациента не так уж трудно – это был один из коронных номеров самого Кейзы, который он исполнял на спор во время попоек с коллегами.
Он ощупывал взглядом темные кирпичные стены и паутину металлических лестниц. Ширину он обычно измерял в задницах своей бабушки Сары. Ширина этого переулка составляла примерно одну задницу, что было в общем-то немного. Двое мужчин могли бы разойтись, хотя и с трудом.
«Еще не поздно вернуться», – подумал Кейза с кислым привкусом обреченности во рту. Но он сам обрекал себя на риск, потому что был не из тех ищеек, которые легко отказываются от добычи. И от премии, конечно.
А может, он просто не умел делать ничего другого.
Поэтому он достал ствол и начал осторожно пробираться по кирпичной кишке.
Здесь было сумеречно даже в солнечный день, а сейчас и подавно.
Уже через несколько шагов Кейза наткнулся на деревянный протез ноги, выглядевший в точности как отрубленная конечность. Его работа была не для чистоплюев, и Кейза не поленился заглянуть на всякий случай в стоявший поблизости мусорный бак. Он приоткрыл крышку, и в нос ему ударила волна смрада, от которого его едва не вывернуло. Справившись с подступившей тошнотой, он в очередной раз проклял нейрокаттеров, а также придурков, прибегающих к их услугам.
Справа в стене обнаружился лаз, который вел в подвал, но в эту дыру сумел бы протиснуться разве что пятилетний ребенок. Дальше по переулку на пожарной лестнице висела облепленная мухами дохлая кошка. Кейза поздравил себя с тем, что еще не успел поужинать. Труп кошки слегка покачивался, хотя стояло полное безветрие.
Под ногами чавкала грязь и хрустело битое стекло. Кейза не мог взять в толк, куда же подевался пациент. Разве что провалился под землю, но на его памяти такого еще не случалось.
Он точно знал, что после визита к нейрокаттеру люди не отличались ни резвостью, ни достаточной сообразительностью, чтобы обвести вокруг пальца опытного агента. Они превращались в легкую добычу, имевшую один шанс из десяти. Но и за этот шанс они цеплялись до последнего.
А если все было подготовлено заранее и пациент действовал по плану? Кейза уже сталкивался с подобной предусмотрительностью. Он даже читал найденные во время обыска послания одного такого бедняги, обращенные к самому себе. Это неприятно напоминало письма отца, посланные сквозь время сыну-дебилу. Что-то вроде: «…Тебе тридцать шесть лет. Ты предпочитаешь рыбный суп, зеленый чай и блондинок. У тебя было пять женщин, но только первую ты любил по-настоящему. Ее звали Эльза…»
Трогательно до слез. Или смешно – как посмотреть. В Конторе смеялись все, кроме Кейзы, хотя он и растягивал губы в улыбке. На самом деле он понимал, что подобным образом любой человек может выработать для себя целую систему ориентиров, которые обеспечат адаптацию и выживание в будущем. Нанести тайные знаки памяти на полустертую карту собственного ничтожества. И оставить ищеек Конторы в дураках.
…Кейза прошел еще метров тридцать. Его обоняние уже смирилось с вонью, но все остальные чувства были по-прежнему обострены до предела. Тут можно было потерять больше, чем премию. По пути он раздавил картонную коробку, в которую едва поместилась бы голова пациента. Коробка оказалась пустой, но довольно чистой снаружи и изнутри. Кейза отметил про себя это обстоятельство.
Облысевшая шавка рылась в объедках. Проходя мимо, Кейза невольно спугнул ее. Она отскочила на несколько шагов, затем поспешно вернулась на прежнее место.
Вскоре он добрался до перекрестка. Примерно такая же тараканья щель уводила вправо. Кейза высунул голову из-за угла. Женщина неопределенного возраста катила коляску, приближаясь к нему. Она была одета в дешевое пальто; на голове – платок и очки. Лицо опущено, однако аристократической бледностью оно явно не отличалось. Коляска была большая, ярко-синяя.
Чужеродное пятно на фоне здешней серости. Коляска закрывала часть фигуры.
В любом случае женщина шла слишком медленно, чтобы он мог заметить в ее походке что-нибудь необычное.
Примерно в семидесяти метрах от перекрестка проход заканчивался тупиком. Там темнел прямоугольник двери. Из-под колеса коляски выскользнула бутылка и отлетела в темноту, будто неразорвавшаяся граната…
Кейза хотел было спросить у женщины, не видела ли та человека с очень бледным лицом, но затем подумал, что никто из местных ничего ему не скажет. У этого нищего отребья был своеобразный кодекс молчания. Они могли резать и насиловать друг друга, но ни за что не обратились бы за помощью к представителю официальной власти – не говоря уже о том, чтобы оказать помощь легавому. А главными врагами для них все равно оставались и останутся разъезжающие в дорогих машинах сытые ублюдки, которые умеют грабить и убивать, не пачкая своих ухоженных рук.
Кейза решил действовать последовательно. Двигаясь навстречу напарнику, он по крайней мере убедится, что тому не удалось перехватить пациента. Чтобы как следует обыскать трущобы, потребовался бы целый отряд, и Кейза не собирался заниматься этим, ставя под угрозу всю операцию; нейрокаттер был гораздо более ценной добычей.
Он прошел метров тридцать в прежнем направлении. Миновал две наглухо заколоченные двери и очутился на небольшой площадке между домами. Даже здесь Кейза продолжал ощущать симптомы клаустрофобии.
Столб с баскетбольным щитом для карликов. Веревки, протянутые от стены к стене, – дырявый гамак для сбитых рогатками ангелов. На веревках болтались серые простыни, словно саваны в каком-то приемнике-распределителе преисподней. Откуда-то сверху доносилась музыка; рэппер щедро сыпал проклятиями, и Кейза был с ним согласен.
Он оглянулся. Женщина, катившая коляску, удалялась от него. Кейзе показалось, что она ускорила шаг. Ее силуэт уже превратился в неразличимое черное пятно.
И в этот момент Кейзу осенило. Он обозвал себя кретином и бросился за нею вдогонку.
