– Что надо? – прохрипел сержант голосом, которого сам не узнал.
– Для начала здравствуй, сынок! Позволь тебя обнять.
Сержант не думал, что дойдет до ЭТОГО. Правда, не думал. Это было за гранью представимого. Но старый мерзавец нагнулся, потянулся к нему, длинные сильные руки обхватили искалеченный торс…
Охреневший сержант подавился ругательствами. Одновременно ему хотелось смеяться. Но он был слишком слаб даже для истерики. Не иначе, полковник решил разыграть какую-то паршивую, гнилую, лицемерную, ублюдочную, издевательскую комедию с целью окончательно сжечь его плавящиеся мозги!
Впрочем, полковник был серьезен. Если бы он СЕЙЧАС улыбнулся, сержант разрядил бы в него пушку, несмотря ни на что. То же самое случилось бы, если бы лицо полковника скривилось от дурного запаха или вполне объяснимого отвращения.
Но ничего подобного. Полковник вцепился в него взглядом, выражавшим лишь необъяснимый интерес. Он будто прощупывал дальномером высоту, напичканную укреплениями, которую ему предстояло взять с ротой никуда не годных желторотых «засранцев». И чувствовалось, что он ее возьмет. Любой ценой, даже если придется отправить всю сотню засранцев в ад! А сам, конечно, останется жив.
«У этой сволочи договор с сатаной на поставку мяса», – вдруг подумал сержант. Это была дикая, абсолютно нехарактерная для него мысль. Он не верил ни в бога, ни в дьявола. Он вообще ни во что не верил, кроме одного: весь мир – огромная куча дерьма. Чего-чего, а дерьма сержант нажрался досыта. И сам, наверное, давно уже превратился в дерьмо – во всяком случае, это не явилось бы для него откровением…
Покончив с сантиментами, полковник достал из кармана пачку хороших сигарет и протянул сержанту. У того голова пошла кругом от одного только аромата, однако он нашел в себе силы отказаться. Лучше бы полковник принес водки…
Лучше?! Ах ты, продажная падаль!.. Нет, сегодня сержант не напьется. Не спрячется в черном угаре запоя. У него не осталось причин для того, чтобы прятаться. Но зато появился повод мысленно надавать себе пощечин. Чего он вообще стоит, если даже мизерные подачки вынуждают его вести нешуточную и мучительную борьбу с самим собой? Что же будет, когда дело дойдет до настоящих искушений? А дело до них дойдет – в этом можно было не сомневаться. Старый лис никогда не является просто так. У старого лиса наверняка есть план и расчет. Сержант явно входит в этот расчет. И кто знает, не окажется ли он снова в числе «запланированных потерь», не бросят ли его на съедение псам – как тогда, перед последним штурмом? КТО знает? Полковник уж точно знает…
Полковник спрятал сигареты. Это можно было расценить как сочувственный жест, как тонкую оценку ситуации, однако сержант лучше других понимал, что в списке немногочисленных «слабостей» полковника сострадание не значится. Не значатся там и прочие «слюни», мешающие мужчине жить и побеждать.
Полковник поискал взглядом, на что бы присесть. По понятным причинам в конуре сержанта не было стульев. В конце концов полковник опустил свою сухую задницу на стол, не побрезговав грязной клеенкой.
– Плохи твои дела, сержант, – сказал он, просто констатируя факт.
Сержант медленно кивнул. Одно утешало его – близость пушки, до которой было легко дотянуться и которую он мог достать в любой момент, чтобы покончить со всем этим представлением. Он не был мазохистом, однако полковник всегда немного гипнотизировал его. И восхищал, если уж на то пошло, – как предельное, неискоренимое, непобедимое зло. Гнуснейшая ложь становилась правдой, стекая с его губ; грязные оскорбления звучали призывом в его устах («Вперед, говнюки! Вперед, козье племя!») – и «сынки» шли в бой и подыхали за извращенную «правду» и растоптанную сапогами «веру»…
– Я попробую угадать, – продолжал полковник. – Тебе недолго осталось, верно? Кажется, ты уже подумывал о том, чтобы… – Он поднес указательный палец к виску и щелкнул языком.
– Убью тебя, сука… – проскрежетал сержант, потянувшись за пистолетом.
Полковник даже не шевельнулся.
– Успеешь, – спокойно сказал он. – Сначала выслушай. У меня есть для тебя работа, сынок. Постоянная работа. Нечто исключительное. Мне нужны проверенные, крепкие парни…
Инвалид горько усмехнулся. Его ухмылка не ускользнула от внимания полковника.
– Я имею в виду не это. – Он ткнул пальцем в инвалидное кресло. – Я ведь видел тебя в деле, сержант. Ты еще не забыл? – Теперь он поднес палец к лицу сержанта и постучал им по его лбу. – У тебя здесь есть кое-что. То, что важнее снарядов и бомб. Ты умел принимать непредсказуемые решения. Благодаря этой способности ты выжил там, где не выжил бы никто…
Сержант едва не застонал, сцепив зубы. «Никто? А как насчет тебя, сука?!» – подумал он, но понимал, что спрашивать вслух бессмысленно. И почему он до сих пор медлит? Чего ждет? Всех делов-то – достать пушку и нажать на спуск! И наслаждаться видом полковника с дырой в голове…
Мало! Чертовски мало! Сержант жаждал большего, гораздо более страшной мести. Не важно, кто их них двоих на самом деле заглотил крючок, – обречены оба. Сержант приговорил обоих. Пуля, в сущности, милосердна. Она не пытает, а обрывает пытку (если, конечно, это не плевок из «сорок пятого» в набитый жратвой живот – но и тогда агония длится лишь несколько часов). Сержант понимал, что даже пуля или смертельное ранение не сотрут выражение самоуверенности с лица полковника, не уничтожат его опасного безумия. Тот подохнет красиво. А сержант хотел, чтоб полковник увидел ад еще при жизни и молил о смерти, как об избавлении.
– Продолжай! – процедил сержант сквозь зубы.
Полковник выложил карты на стол. Все до единой, включая козырного туза. Пожалуй, это был первый случай, когда сержант знал, что ожидает его в конце. Но разве еще пару минут назад он не собирался вышибить себе мозги?
И он согласился. Впрочем, догадывался, что у него и не было другого выхода после того, как он все услышал. Полковник подтвердил это, хищно осклабившись, и потрепал его по плечу:
– Молодец, сынок! Сегодня ты сделал верную ставку. Я знал, что ты меня не подведешь. В противном случае мне пришлось бы тебя убрать – по соображениям национальной безопасности. А так ты еще повоюешь, это я тебе обещаю!
