голову не приходило, что можно выйти на какой-нибудь станции и в любой момент подняться наверх, к чистому воздуху и солнечному свету.
Теперь это казалось какой-то нелепой и даже страшной в своей тотальности игрой в прятки — игрой, обернувшейся полнейшей безысходностью, — когда каждый спрятавшийся забыл, что цель — не прятаться до самой смерти, а вовремя покинуть укрытие, которое вполне может стать могилой. Но жалости никто не вызывал. Весь род человеческий в его теперешнем виде представлялся непрерывно продолжающимся чудовищным отмщением, конца которому не видно, — вот только непонятно, кто кому мстил — дьявол богу или наоборот. Наверное, это зависело от того, кто был настоящим папочкой. И дело было за малым — оставалось добыть и провести экспертизу ДНК…
Каплину почудилось, что он разминулся с кем-то в темноте. Он ощутил дуновение неприятного тепла с примесью алкоголя и вжался в стену. Это была смехотворная предосторожность кролика, пересекающего ночное шоссе. Но позволить первому встречному просто исчезнуть тоже оказалось выше его сил. Им управляло не сознание; им руководил страх — многослойный, вобравший в себя множество компонентов, в том числе боязнь упустить единственный шанс и прямо противоположное, сильное до полуобморока, нежелание обнаружить свое присутствие в туннеле. Поэтому для него самого стало неожиданным то, что в следующую секунду проделала его рука, когда протянулась во мрак и коснулась чего-то, напоминавшего край грубой ткани. Пальцы судорожно согнулись, изображая хватку…
В то же мгновение он понял: пытаться удержать
— Ты не в моем вкусе, брат, — произнес голос, который был вполне под стать смеху. — Но, если ты ищешь ответы, тебе направо.
Каплин медленно убрал руку. Крайние фаланги пальцев горели, словно смоченные кислотой, и он всерьез подумал, что при свете может обнаружить раны на месте вырванных ногтей. Одновременно ему хотелось, чтобы обладатель хриплого голоса не бросал его в этой темноте (раз уж они встретились), и он с трудом сдержался, чтобы не заорать с дурацкой претензией: «Направо?! Там нет ничего, кроме стены!!!» Но тут же он понял: поздно. Рядом с ним никого не было. Да и не только рядом. Он остался один в подземелье и мог бы поклясться, что не слышал звука удаляющихся шагов. Хотя кому здесь нужны его клятвы…
Он снова прижал к уху коробку, из которой доносились далекие, неразличимые, будто шепот звезд, голоса. И под этот аккомпанемент шагнул вправо, ожидая, что в лучшем случае опять разобьет себе лоб, а в худшем… Он был способен представить себе много чего
Нечто подобное недавно проделывала с ним Металлика, но тогда он воспринимал это как внешнее воздействие, что-то вроде следующей, несопоставимо более высокой ступени владения гипнозом, когда можно внушить изменение не только другому существу, но и окружающему миру. И, как ни странно, мир
По-прежнему двигаясь в кромешной тьме, он отказывался признать за собой некую способность, пусть даже сработавшую однократно. Он был дитя своего времени и верил разве что в те вещи, которые можно превратить в мегабайты информации, и, может быть, еще в те, которые сами были информацией. Информация заняла место старых разбитых божков. По ту сторону информации как будто ничего не существовало — никто не позаботился оставить хотя бы намеки на новый алфавит и способ ориентации в опасном для психического здоровья хаосе, лежащем вне описаний. На самом деле новая вселенная находилась не на изнанке «черных дыр» и не на другом конце туннельных переходов, в которых бесследно исчезают микрочастицы, — она была свернута в глубине мозга, как нечто непроявленное, ожидающее своего Большого Взрыва, как потенциальный акт творения, запрещенный и отвергаемый животными инстинктами…
И тут он увидел свет. Еще никогда и ничто не казалось ему столь прекрасным и вселяющим надежду, как эта, едва заметная полоска света толщиной с детский волос. Она означала… ну да, она означала не просто окончание клаустрофобного кошмара; в ней заключалось что-то большее. Давно и основательно поселившийся в нем сочинитель триллеров очнулся от обморока и подыскал подходящее сравнение: он ощущал себя человеком, в которого выстрелили в упор из крупнокалиберного оружия и который спустя несколько мгновений обнаружил, что пуля прошла сквозь его голову, словно мимолетная мысль, не причинив ни малейшего вреда.
92. Нестор в Нижнем Городе
Он рванул на себя дверь телефонной будки, но в то же мгновение девочка исчезла. Ее исчезновение в точности совпало с моментом очередного «затемнения», поэтому для Нестора всё произошло очень просто, скоротечно и без визуальных эффектов: была девочка — и нет девочки.
Вместе с нею он лишился обратного билета, однако для того, чтобы лишить его надежды на возвращение, требовалось нечто большее. Ариадна и оружие при нем; значит, не всё потеряно. Он мог бы назвать пару-тройку борцов с мировым порядком (вернее, беспорядком), которые в решающий момент оказывались оснащенными гораздо хуже, но вели себя с достоинством и умерли так же. То, что после их героической смерти порядок оставался прежним, дела не меняло. Причина была на удивление проста: удары наносились не туда, куда следовало. Не в
Она сказала «источник зла»? Посмотрим. Если это правда, он попал по адресу. Если ложь — Нижний Город был ничем не хуже любого другого.
Но она сказала кое-что еще. «Не вздумай звонить, пока я здесь». Значит, самое время. Он недолго колебался. Человек действия взял в нем верх.
Он набрал первую попавшуюся «шестерку». Ничего не произошло. Подождав немного, он набрал «шестерку», которая соответствовала единице на нормальном диске. Тишина. После набора третьей цифры внутри аппарата загудел зуммер. Нестор снял трубку и приложил ее к уху.
Он услышал шорох, треск, свист — звуки хаоса, в которых не угадывалось никакой закономерности. Отчасти они напомнили ему шум компьютерных динамиков при dial-up-подключении. Потом раздался щелчок, и снова наступила тишина. Это не была тишина мертвой линии. На другом конце провода что-то происходило. Пауза длилась так долго, что он хотел уже повесить трубку, но тут синтезированный голос начал произносить бессмысленную комбинацию из четырех слов.
Нестор был не из тех, кто получает удовольствие от разгадывания шарад такого рода, поэтому он дождался, пока последовательность повторилась дважды, и бросил трубку на рычаг.
В сказочку про абстрактное зло, не имеющее конкретного носителя (так же, как и в абстрактное добро), он не верил ни секунды. Он-то знал, что зло являлось неуничтожимой частью каждого из людей. Добро, наверное, тоже. Проблема заключалась в соотношении ингредиентов и в наличии разного рода катализаторов. Куда денешься от проклятой химии, а в химии он немного разбирался. Хуже всего, что порой нет никакой возможности повлиять на ход реакции. Нестор был уверен, что называть злом можно лишь то, что творят существа, обладающие свободой выбора. На вопрос, как в этом случае быть с психопатами, у него имелся четкий ответ: умерщвлять.
Сомнамбулический бред Ариадны заставил его переключиться на более насущные проблемы и задуматься, много ли толку от проводника, который сомневается в существовании этой долбаной дыры. «Постарайся поверить», — произнес он про себя, надеясь, что до Ариадны доходит хотя бы часть того, что он видит и ощущает. Насколько он помнил, никто и нигде не упоминал о том, что это игра в одни
