Андрей ДАШКОВ
РАДИО АДА
Динго навсегда запомнил ту ночь, когда впервые услышал «Радио ада». Был глубокий вечер, и он сидел в прострации, уставившись невидящими глазами в темноту, и вертел ручку настройки приемника, еще помнившего старые добрые времена. Нить указателя достигла края шкалы, а Динго продолжал машинально вертеть ручку, и почему-то его пальцы не встречали сопротивления. Эфирный шум казался сладкой музыкой по сравнению с тем, что творилось у него в голове. Возможно, не хватало последней капли, чтобы слететь с катушек.
Сквозь скрежет помех прорезался новый звук, похожий на завывание ветра. Самого хищного и пронзительного ветра, какой только можно себе представить. От одного этого звука кишки смерзались в ледяной ком. И вскоре из динамиков приемника уже доносился чистый вой, без всякой примеси… вопль свихнувшейся сирены… бор достиг зубного нерва.
До Динго наконец дошло, что это позывные. Бесполый голос произнес: «Говорит «Радио ада».»
И началось…
Его прошлая жизнь была цепью снов – прочной, как та, что держит на привязи пса и не поддается ни зубам, ни времени. Когда-то сны посещали Динго каждый день, от рассвета до заката: удивительно связные, цветные – и все равно тоскливые. В промежутках была тьма. В ней тоже бродили сны – призраки иной действительности. В тех полуснах он становился хозяином пространства и времени, хозяином своей жизни. Но дневные видения одолевали. Он запомнил одно из них.
Динго сидел в казино «Счастливая луна», проигрывая последние деньги, оставшиеся после ограбления закусочной, и его не покидало ощущение, что дьявол торчит за левым плечом и самодовольно ухмыляется. Еще один простак был одурачен. И дело даже не в том, что хрустящие бумажки перешли из одних рук в другие. Динго оказался очередной жертвой тотальной и очень дурно пахнущей шутки. Вряд ли в этом стоило обвинять церковников. Вполне возможно, они барахтались в той же трясине.
Все очень просто: дьяволу вовсе не нужна была душа Динго. Зачем ему такая никчемная штука? Что, черт подери, с нею делать? Она не могла послужить даже разменной монетой в большой игре, затеянной в небесном казино.
Динго озарило: дьяволу нужна жизнь – единственная стоящая субстанция, вне которой – только сомнительные измышления обреченных. Дьявол охотился на свой дьявольский манер. Его существование целиком зависело от поглощенных жизней…
А жизнь витала между придуманными людьми раем и адом, оборачиваясь то первым, то последним. Она была воздухом задыхающегося, светом слепого, водой умирающего от жажды, любовью одинокого – но ничем в отдельности. Худшим ее свойством было исчезать бесследно. Она не являлась ни бесконечным набором удовольствий, ни сплетением бед. При помощи острых ощущений ее удавалось настичь лишь на мгновение, но и это была заведомо проигранная гонка. Неуловимая и неумолимая, жизнь ускользала, будто тень, отброшенная каждым из существующих в данное мгновение, и сливалась с сумерками протоплазмы. Вокруг плескался целый океан протоплазмы, из которого выползали твари, потом становились на две нижние конечности и в конце концов узнавали о смерти.
У дьявола всегда был выбор, и он предпочитал обедать в хорошем ресторане. Лучшим блюдом – при этом отнюдь не самым дорогим, – конечно, являлся «венец творения». Динго не считал себя таковым, однако, похоже, все было решено за него и задолго до него. Во всяком случае, ему постоянно твердили, что так оно и есть. Но однажды он понял: время вышло.
И проснулся, погружаясь в ночную явь.
…Для Динго то была плохая ночь. Ослепляющая ночь. Последние деньги, последняя ставка, последняя надежда. И предчувствие, что все напрасно. Тем не менее он играл до конца. Перепробовал все: блэкджек, рулетку, кости… Он не держал зла на тех, кто заправлял в казино и кому достались его денежки, – они были всего лишь орудиями и вряд ли осознавали свою истинную роль. Они с одинаковой легкостью обчищали богатых пройдох, которые даже не замечали крупного проигрыша, и бедных работяг, полагавших, будто полоса неудач рано или поздно должна (просто ОБЯЗАНА!) закончиться.
Для Динго все зебры давно были черными. Счастье и несчастье представлялись ему чем-то вроде песочных часов. Когда верхняя колба опустеет, кто-нибудь их перевернет. Но в один прекрасный момент он услышал, как стекло хрустнуло под раздвоенным копытом, спрятанным в дорогом ботинке.
…Он вышел, шатаясь как пьяный, и со стороны могло показаться, что его охватила эйфория победителя. Электрическая судорога пронзала полуночный город, словно труп лягушки. Динго был таким же мертвым. Он еще двигался, но внутри все сковал могильный холод. Некуда идти, незачем жить.
Его бегство от дневных сновидений продолжалось пять с половиной лет, но вот он вышел на финишную прямую. Когда-то (казалось, ему принадлежали воспоминания какого-то другого существа – они лежали, будто ненужные документы мертвеца в покрывающемся пылью сейфе) у него была работа, дом, семья и (смешно сказать!) планы на будущее. Надо заметить, весьма оптимистические планы. Он имел наглость заглядывать лет на пятьдесят вперед и думать о том, что оставит в наследство своим внукам.
Как выяснилось теперь, внуки вряд ли будут знать его имя, не говоря уже о том, чтобы прийти на его могилу. У него не будет могилы. Или могилой станет вся планета…
Его жизнь изменилась после того, как он начал слушать «Радио ада». Он потерял работу, жена сбежала от него и забрала с собой детей; после развода он оказался в однокомнатной конуре, из единственного окна которой открывался живописный вид на городскую свалку.
И наступило время новых снов – черных реактивных кошмаров. «Радио ада» передавало музыку. Много музыки. Иногда казалось – слишком много. От нее можно было свихнуться, но тишина ревела еще страшнее. Поначалу он протягивал руку, чтобы выключить приемник, но станция уже крепко держала его незримыми щупальцами, и рука замирала на полпути. А кроме музыки, были истории. Подлинные истории, тихо звучавшие в ночи под вкрадчивый шелест шин или шорох дождя. Исповеди чудовищ в человеческих обличьях. Рассказы о разбитых сердцах и искалеченных судьбах. Бред безумцев и тех, кто допился до белой горячки. Беседы маньяков с будущими жертвами. Крики рожениц, стоны любовников и больных, хрипы умирающих стариков – как звуковая иллюстрация проклятого скорбного пути: рождение, молодость, старость и смерть…
Постепенно «Радио ада» превратилось в своего рода наркотик. Динго не мыслил без него свою жизнь.
Другой бы боролся с призраками, цеплялся руками за скелеты, зажав в зубах брошенную кость,
