кожу. Теперь уже он не мог быть уверенным в том, что развлекается с глюком. Это был тот редчайший случай, когда он предпочел бы стать жертвой иллюзий Мозгокрута.
«Богородицы» с их идеалом тотального террора прославились патологической жестокостью в отношении к белым, особенно мужского пола. Тодт понимал, что у него нет ни единого шанса. Впрочем, если бы Веспер этого хотела, она бы давно его прикончила. Он не отличался ни быстротой, ни сколько-нибудь внушительным телосложением.
Выходит, игра намного сложнее, а ставка – не его жалкая жизнь. Почти наверняка Веспер тут не одна. Ее сообщницы могли выжидать удобного момента в десятке укромных местечек. Если «Богородицы» тоже охотились за Терминалом, значит, они его уже почти получили.
Он освободил руки и постучал в стену, не очень надеясь, что кто-то придет ему на помощь. Веспер чиркнула спичкой и закурила сигарету. При свете резко вспыхнувшего огонька ее лицо показалось Тодту маской, похищенной из музея. В прорезях шевелилось что-то чуждое и угадывалось присутствие другого существа…
Она не была совершенством. В одних местах кожа лоснилась от пота, а там, где ее покрывала пыль, кожа была матовой и казалась более… мертвой.
Вдруг зазвонил телефон. Адам чуть не подскочил от неожиданности, но негритянка придавила его ноги своим роскошным телом. Она лениво потянулась к трубке, словно раскормленная ленивая пантера, а он не мог отвести глаз от обрезка провода, свисавшего из аппарата.
Он услышал дребезжание мембраны и тонкий, почти детский фальцет. Так звучал голос Хоши, когда тот открывал рот, чтобы произнести угрозу. Случалось это крайне редко, но всякий раз неизменно вызывало такие же ощущения, как прикосновение опасной бритвы.
– Все в порядке, – сказала Веспер в трубку, выпуская дым из ноздрей и становясь похожей на дракона с глазами из слоновой кости. – Отвали.
Она бросила трубку на рычаг, подняла ногу и несколько раз напрягла мышцы, словно изучала их работу и расположение.
– Ненавижу желтопузых, – заявила она вдруг. – У них члены маленькие. А этот твой приятель-толстяк… Кто ему язык отрезал?
Адам пожал плечами. Он действительно не знал.
– Хреновое дело! Так что ты тут, дорогуша, единственный полноценный мужик. – Она вызывающе потрясла бедрами. – Тебе понравилось? Может, прокатишься еще раз?
Но он уже чувствовал себя сухофруктом, запеченным вдобавок в микроволновой печи. Он апатично следил за «Богородицей», не понимая, чего она ждет. Его можно было брать голыми руками, а Малыша и компанию сжечь заживо прямо в коттедже.
Вместо этого она сделала немыслимую вещь: обняла его своими большими мягкими руками и тихо запела песню, которую в детстве пела ему мать, чтобы он поскорее заснул. Он думал, что давно забыл и мелодию, и слова, однако сразу же узнал их, и на глаза навернулись слезы. У песни был простенький мотивчик, но это была далеко не колыбельная: что-то о погибшем корабле, о женщине, оставшейся на далеком берегу, и безнадежном ожидании…
На мгновение он действительно поверил, что попал в какую-то жуткую машину времени и вернулся в прошлое, в ласковые материнские объятия. У Веспер были даже ЗАПАХ матери и ГОЛОС матери, а в темноте он не различал ни черт ее лица, ни цвета ее кожи. Все сливалось, струилось и оплывало в жидком тумане слез. И теперь уже чудесным казалось не возвращение в уютную детскую постель, а страшный сон о взрослой жизни и путешествии сквозь годы…
Еще большим чудом было то, что после этого он все-таки заснул, убаюканный старой печальной песней, как будто выдохнул из себя страх, а добрая мама Веспер способна была защитить его от любой опасности, от грядущего зла.
Он не видел, как ее темное гладкое лицо превратилось в морщинистую маску белой старухи. Очень белой. Белой, как цвет погибели…
Старуха задрала голову к луне, словно крыши не существовало вовсе, и завыла по-собачьи. Снаружи раздался ответный вой десятка песьих глоток.
Адам Тодт предавался приятным и статичным цветным сновидениям, похожим на живопись примитивистов, до полуночи.
В пять минут первого начали прибывать гости.
Глава двадцать вторая
Тише, малыш! Не говори ни слова
И не думай, что шум, который ты слышишь, –
Это только зверь под твоей кроватью,
В твоем чулане, в твоей голове.
Зеленый фургон с надписями на бортах «Закрытое акционерное общество «Мыловаренный завод»« и выключенными фарами подкатил к мотелю на нейтральной передаче. Стрелки всех указателей на приборной доске были на нуле, за исключением спидометра. Человека, сидевшего за рулем, это не смущало. Его не смущало и то, что он забрался среди ночи так далеко от города и представлял собой отличную мишень для соло. Он вообще не был озабочен собственной безопасностью. Он выполнял задание Черного Дьякона. Это было очень простое задание, и он уже справился с ним на девяносто пять процентов.
Остановив машину неподалеку от заправочной станции, водитель вышел и открыл заднюю дверь. Сегодня фургон был пуст, хотя и вонял псиной (а теперь еще и человеческими потом, кровью и мочой – Дьякон сдержал свое слово). Пуст, если не считать запасного колеса и кубического контейнера, на боку которого детским почерком было выведено: «Ники Первый». Какой-то шутник из свиты Дьякона сделал эту корявую надпись фломастерами веселеньких цветов.
Водрузив контейнер на бетонное основание одной из колонок, водитель нажал кнопку на его верхней панели. Ошибиться трудно – кнопок было всего две. Они явно были позаимствованы из бытовой рухляди. На левой имелась надпись «Stand by», на правой – «Воспроизведение». Когда водитель нажал правую, ровное
