помещений. Никакого благоговения он точно не испытывал, хотя были поводы для аналогий: он познал вкус отравленного поцелуя, и обманутая толпа готовилась к зрелищу его казни. Однако на Иисуса, пострадавшего во имя спасения всех грешников, он никак не тянул. В лучшем случае – на чертика из табакерки, способного устроить переполох местного значения. Он не хотел умирать и не понимал, почему Иисус не уехал куда- нибудь подальше. Например, в Китай…
Ник вдруг ощутил потребность переброситься с Иисусом парой слов. Он спросил бы, что представляла собой черная метка в те времена и неужели от нее нельзя было избавиться.
Он свернул налево, миновал добротные закрытые двери. Чаши, иконы, столики. Что-то вроде служебного помещения. Везде было как-то по-мещански чистенько, и витал ханжеский дух. Ник вообразил себе здешнюю клиентуру: румяных набожных старушек, впитавших благочестие и заключивших с Богом полюбовные соглашения. Одновременно обстановка напоминала хорошо финансируемый сиротский приют.
Позади скрипнула дверь.
– Вот это правильно, сын мой, – раздался хорошо поставленный сладковатый голос.
Ник увидел попа, выходящего из темной комнаты, в которой мерцал экран телевизора. При виде постороннего тот не выказал ни малейшего удивления.
– Лучше поздно, чем никогда, – сообщил поп. – Бог никого не отвергнет.
Может, и так, только Ник не собирался вступать в теологические дискуссии, замаливать грехи и дожидаться, пока пираты выпустят ему кишки прямо перед алтарем. А попу не откажешь в проницательности – сразу догадался, с кем имеет дело. Но только ли догадался? Ник насторожился.
– Дайте поесть, – попросил он без особой надежды, прикинувшись простачком.
– Сын мой, в твоем положении надо думать о спасении души. Слышишь?
Поп воздел указательный перст. Тяжелый крест, лежавший почти горизонтально на его жирном брюхе, отбрасывал маслянисто-желтый, непристойный блеск.
Ник действительно слышал отдаленный вой сирен. Звук сопровождал его повсюду, проникая даже в короткие неспокойные сны. Трубный глас для единственного слушателя. Приближался личный апокалипсис…
«Что ты знаешь о моем положении?» – зло подумал Ник. Но вслух сказал другое:
– Мне бы пожрать чего-нибудь, а о душе я позабочусь сам.
– Хм, почему бы нет? – внезапно согласился поп. – Но прежде… Я хочу посмотреть на
В эту секунду Ник угадал в нем извращенца. Кому, кроме извращенца, могли принадлежать этот взгляд и этот голос! Возможно, таким же тоном поп просил молоденьких грешниц снять трусики в исповедальне и показать ему
– Пошел ты! – сказал Ник.
– Не оскверняй святое место подобными речами! – предупредил поп, не сразу выйдя из роли. Потом он, по-видимому, счел Ника безнадежным. Из-под рясы появился ствол парализатора.
Для Ника такой оборот событий не стал неожиданностью. В конце концов, поп-пират – не более редкая цаца, чем поп – агент госбезопасности. Если вдуматься, официальная церковь и была одним из эффективнейших подразделений этой самой госбезопасности, тонким инструментом приручения. Недаром попы именовали себя «пастырями», прихожан – «паствой», а таких, как Ник… Ну конечно же, «заблудшими овцами»! Вот только он имел наглость не звенеть колокольчиком, оповещая о своем местопребывании, когда им понадобилось его мясо.
Немного позже у него появилось время для подобных обобщений. Получалась довольно стройная картинка. Но тогда он отреагировал мгновенно.
Ник находился в двух шагах от попа и не стал стрелять в упор, чтобы не поднимать шума. Он просто совершил резкое движение и стукнул попа рукояткой пистолета по голове. Затем поддержал массивную тушу, сползающую по стеночке, мягко опустив ее на пол.
Он уже приобрел некоторый навык в такого рода делах и правильно рассчитал силу удара. Поп вырубился как минимум на несколько минут. Ник оттащил его в темный закуток и прошел в огромный зал, утопавший в роскоши.
Здесь гордо сверкало золото. Святые взирали осуждающе. Множество горящих свечей заставили его отчего-то вспомнить черную мессу из фильма ужасов.
По мнению Ника, это было место, где баранов утешали за их же деньги. Насилие в церкви? Один шаг до кровопролития? А что дальше?..
Он вытравил из себя еще одно никчемное суеверие. Скверна была не на нем; он остался чистым. Существо без предрассудков продолжало двигаться в поисках жизненного пространства. Оно без усилий разорвало прелую сеть вины, в которую его пытались уловить…
Иногда он сам удивлялся тому, с какой легкостью скрывался от профессионалов. Обострившееся до предела чутье безошибочно подсказывало, где могла быть ловушка. Любое место он воспринимал как
Теперь ему удавалось подолгу удерживать в сознании некий важный и зыбкий образ – пятно, обозначавшее часть жизненного пространства, где он был в безопасности. Это пятно непрерывно изменялось: то пульсировало, словно гигантское сердце бесплотной твари, то превращалось в сжимающийся круг, а потом вдруг выбрасывало одно или несколько «щупалец». Двигаясь вдоль них, он находил путь сквозь заслоны, просачивался в щели, выскальзывал, как угорь…
Но если честно, то ему тоже помогали. Он был не на чужой планете, и далеко не все принимали участие в травле. Случалось, другие изгои показывали ему выход, когда он уже считал свое положение безнадежным. Это была кратковременная солидарность, которая в любую секунду могла обернуться
