– Гы, – сказало создание, демонстрируя небольшую задержку в умственном развитии – лет этак на десять – и дефекты речи. – Покатаеф, дядя? А я тебе конфефу дам.
Вовчик уже протянул руку, чтобы схватить эту недоделанную Лолиту за пучок осветленных перекисью волос и вышвырнуть вон, но потом вдруг передумал. Он решил взять девчонку с собой. Будет чем торговаться с легавыми. Теперь Вовчик почему-то был уверен, что легавые в этом городе все-таки есть. Во всяком случае, есть кто-то, надзирающий за порядком. Кто-то, кого местные до смерти боятся.
– Покатаю, – нехорошо улыбнулся он. – Перебирайся назад… к дедушке.
– Дедуфка шпит?
– Ага. Вечным сном. И ты поспи.
Он развернул «ровер» так, чтобы продолжать движение на запад. Возврата, конечно же, не было.
– Ты будеф ехать быфтро? – спросила девчонка, положив голову на колени «дедушке», завернутому в плащ.
– Быстро.
– Это хорофо. Папка фказал, фто утром мы фсе умрем.
– Ну, насчет себя твой папка угадал. А что он еще сказал?
– Фто придет… как ефо… забыла…
– Кто придет?
– Пс-с-с-с…
Девка уже засыпала, посасывая вместо карамели свой большой палец.
«Дурдом», – покачал головой Вовчик и вдавил в коврик педаль газа.
Не было смысла проявлять осторожность. «Ровер» понесся по улице как пуля.
Альбинос оторвался от своего теплого коктейля с одуряющим запахом и долго смотрел вслед удаляющимся красным фонарям, пока они стали неотличимыми от его собственных зрачков. Он даже не дернулся – знал, что ему не догнать металлическое зловонное чудовище. Или знал что-то еще…
И снова была прямая лента шоссе, ныряющая в черную дыру запада, и темные поля слева и справа, заросшие сорняками, и багровеющая луна с черепом, все больше похожая на надрезанный апельсин. Однажды Вовчику показалось, будто через поле бредет кто-то – изломанная фигура во всем черном, если не считать белого воротника и белых же манжет. Какая-то нелепая шляпа скрывала лицо.
Незнакомец двигался размашистыми шагами; когда его и «ровер» разделяло минимальное расстояние, девка вдруг громко застонала во сне. Вовчик ощутил, как холодный ветер лизнул его коротко стриженный затылок – невесть откуда взявшийся ветер внутри наглухо закупоренной металлической коробки…
Существо в черном вытянуло руку и показало кулак с отставленным большим пальцем. Возможно, оно голосовало, а возможно, давало понять, что у него все классно. Или у Вовчика все классно. Или у них обоих.
Во всяком случае, Вовчик даже не сбросил скорости. Закрытая зона его достала. Глаза слипались. Вдруг оказалось, что можно с вожделением думать о такой чепухе, как чашка кофе или амфетамины. Вовчик не догадался захватить с собой термос. Он представлял себе зону чем-то вроде электрифицированного Дикого Запада, где все продается или достается сильному задаром. Подобные правила пришлись бы ему по душе. Старые первобытные правила – без этой демократической гнильцы, свидетельствующей о вырождении…
Он поклацал клавишами приемника. Весь FM-диапазон был по-прежнему пуст, как в канун изобретения радио. Музыкальная жвачка на компакт-дисках давно осточертела. Пришлось слушать шорох шин и гул набегающего потока воздуха, которые действовали лучше любой колыбельной. Несколько раз Вовчик вскидывал голову и ловил себя на том, что уже гремел бы костями в кювете, если бы дорога не была идеально прямой. О возможности столкновения со встречными автомобилями он и не вспоминал. А возникни сейчас перед бампером очередной придурок на кляче – задавил бы почти с удовольствием…
Слабые огни впереди показались раньше, чем он предполагал. На его часах было около половины четвертого. Дорогой хронометр не обманывал – и где же тогда обещанный рассвет?
Судя по небольшим размерам освещенного пространства, он подъезжал к следующему придорожному балагану. Понимание пришло вскоре. Так проявляется фотобумага: сначала видишь только пятна разной интенсивности, потом наступает момент узнавания. Хаотическая мозаика складывается во вполне определенную картинку.
С каким-то кислым привкусом во рту и туманом в мозгах Вовчик пересек городскую черту. Он УЗНАВАЛ. Придорожные столбы, заборы, витрины, дома, деревья, идиотские урны-пингвины… Все, что он видел совсем недавно, – только в зеркальном отображении. «Какого черта…» – прошептал он, чувствуя, что готов отдать очень многое за пару глотков коньяка.
Проехав мимо кафе-кондитерской «Сладкая Люся», возле которого по-прежнему лежали два тела – одно большое и рыхлое, второе маленькое и скорченное, – он остановился, заглушил двигатель и надавал себе пощечин, а потом потер уши. Кровь прилила к голове, и Вовчик начал мыслить.
Этому предшествовали несколько подготовительных операций. Он подвигал нижней челюстью, поскрипел металлокерамикой («потрясающий эффект живых зубов!») и постучал перстнями. Перстней было несколько. Их перестук оказывал на него релаксирующее и в то же время организующее воздействие. По- видимому, перстни выполняли ту же функцию, что и четки у менее высокоразвитых личностей. Вовчик, конечно, не молился, но приводил мысли в порядок.
Вскоре он поставил несколько простейших экспериментов над собой, которые доказывали со всей определенностью, что он не спит – по крайней мере в обыденном смысле слова. Ну а как насчет субъективно-идеалистических заморочек? К блужданию в дебрях различных философских систем Вовчик испытывал здоровое отвращение. Можно было подвести промежуточные итоги. Он въехал в город по той же дороге, по которой выехал полчаса назад. При этом он ни разу не сворачивал. За время его «отсутствия» правое и левое, север и юг поменялись местами. Он долго пялился на свои руки, чтобы убедиться в том, что не превратился в девочку из Зазеркалья. Эту, как ее… Алису хренову. Швейцарский хронометр по-прежнему болтался на ЛЕВОМ запястье, а на мизинец ПРАВОЙ все еще было надето кольцо с яшмой. Для полной
