Макс – знал, что вглядываться во мрак бесполезно. Вражеские разведчики могли подкрасться так, что их не заметила бы и сова. Надо было выработать в себе способность к пребыванию в полной неподвижности и достижению глубокого безмолвия ума, чтобы научиться улавливать вибрации живых существ… Он выбрал относительно ровный участок земли на каменистом плато, покрытом пылью, и сел, положив на бедра свой «галил» калибра 7, 62.
Он попытался привести себя в тонкое состояние сторожа, но это ему не удалось. Он был слишком возбужден новым слиянием. Тот Макс, который вошел в этот сон из двух предыдущих, сейчас ошарашено ползал по закоулкам его памяти, пробуя «на вкус» новую реальность. В ней было много ужасного, но много и святого. Ужасным, например, было существование после катастрофы, однако жизнь Голикова стала терпимой после того, как он отправился в поход ради достижения святой цели. И, по крайней мере, его правая рука была в порядке.
Макс-мультимиллионер все больше изумлялся тому, что узнал. Здесь он был рыцарем-монахом и к тому же девственником! Это казалось невероятным, и ему хотелось расхохотаться, но собственная суровая воля осадила его: он вдруг почувствовал стыд и глубокое раскаяние. У каждого мира свои законы, а тут под запретом были многие удовольствия, – и тот, кто не хотел потерять человеческое лицо, не мог вести себя иначе. Макс еще не вполне понимал, что оказался в подлинном кошмаре, а когда осознал это, у него пересохло в глотке.
Новичок робко притаился на бессознательном уровне, а брат Максим изгнал из головы блажь, и совершенная биологическая антенна его восприятия наконец заработала. Его сектором был восток, и отчасти это являлось наградой – ведь именно там вскоре взойдет солнце, даруя грешникам еще один день. Если взойдет…
Он «слышал» грызунов в норах, очень слабый фон, который создают насекомые, улавливал излучение птиц, спавших в своих гнездах, которые были спрятаны в расселинах скал. Где-то очень далеко находилась собачья стая. Дикие собаки давно следовали за отрядом, выкапывая и поедая трупы. Но этой ночью стая охотилась.
Восток был чист. Макс расслабился на несколько минут и послал в ночь свой условный сигнал. Отозвались его соседи с севера и юга. Потом снова нахлынули воспоминания…
Ему было неуютно с этим чужаком, вошедшим в него ночью. С некоторых пор жизнь рыцаря-монаха стала простой и подчиненной одной цели; он почти подавил в себе способность к страданию. «Другой» Макс принес с собой бесконечное сожаление об утраченном, разъедавшее душу, как соляная кислота.
Самое дикое, что в этом мире вообще не существовало женщины по имени Ирина Савелова.
Ее не было в прошлом и в настоящем. Возможно, это означало, что она потеряла сознание в самолете и не успела завершить переход… Он вдруг ощутил звериное, абсолютное одиночество и понял, что теперь ему придется жить с этим, проявляя крайнюю разновидность мужества – мужество без надежды.
Слияние внесло сумятицу не только в его чувства, но и в мысли. Он узнал кое-что о туманном минувшем, о котором не хотел ничего знать. Так было намного проще. Эту идею забвения поддерживал и гроссмейстер Клейн, обладавший кое-какими тайными сведениями, не принесшими ему радости и не сделавшими его более сильным. Брат Максим думал и говорил на странной смеси русского, английского и неизвестного ему раньше жаргона. Кроме того, он владел специфическим языком Ордена.
Еще один предрассветный транс… Собаки переместились к югу, загнав дикую лошадь. Просыпались птицы, наполняя небо дрожащей паутиной своих вибраций. Над горизонтом появился веер солнечных лучей, и звезды сразу потускнели. Солнце согревало ранним утром, и оно же было причиной убийственной полуденной жары. Природа соткана из неприятных для человека противоречий – с этим приходилось мириться или умирать.
Он подождал еще немного, охраняя братьев, собравшихся в лагере на утреннюю молитву. Потом быстро и коротко помолился сам. Он просил Януса, чтобы тот дал ему прожить еще один день. Он обещал провести этот день в поисках его Храма. Вместе с другими рыцарями он нес Янусу величайшую реликвию и бесценный дар освобождения… Одна треть его существа молилась, а две трети издевались над наивной верой монаха.
Когда он вернулся в лагерь, там уже началась привычная суета. Стоянка была затянута сизой пеленой выхлопных газов. Новые тамплиеры готовили свои машины к перегону.
Максу очень хотелось увидеть Клейна и переговорить с ним, но дисциплина в Ордене была железной. Он подавил в себе нечестивое раздражение и начал заливать в бак «призрака» бензин, хранившийся отдельно.
Автомобили выстраивались в походный порядок. В середине колонны находился тщательно охраняемый со всех сторон старый армейский грузовик «урал» с бронированной будкой, в которой рыцари везли главную святыню Ордена – магическое существо, отмеченное Янусом, ясновидящего слепца, Отворителя Храма. Макс на своем скоростном «призраке» занял место в авангарде отряда.
До этого тамплиеры двигались на северо-запад по направлению к Гималайскому континенту, и только двое из ста с лишним человек догадывались о том, что этот поход – сплошная бессмыслица.
Вскоре из своей палатки появился сам гроссмейстер. Теперь у Клейна были длинные седые волосы и борода, как у христианского пророка.
Ясные глаза сверкали, отражая бездонную белизну неба.
Он был одет в маскировочный халат, залатанный во многих местах, и расползающиеся туфли «экко». За спиной масона висел арабский карабин «рашид» с вытертым до яркой желтизны прикладом и примкнутым штыком.
Стоя в своем открытом «лендровере», он поднял руку и сделал благословляющий жест. Рыцари взвыли, присягая ему в верности, и рев десятков мощных, но изношенных моторов разнесся над пустошью. Колонна двинулась в путь, оставляя за собой километровый шлейф пыли.
Глава шестьдесят вторая
Клейн вызвал Макса в свою палатку во время вынужденной сиесты, когда люди, изнуренные жарой, лежали в тени раскаленных кузовов и брезентовых тентов, а перегретые двигатели охлаждались, насколько это вообще было возможно в ослепительной желто-белой преисподней.
С помощью передвижной буровой установки тамплиеры пробурили две скважины, но на этот раз так и не добрались до воды. Ее недельный запас хранился в бочках, установленных в кузове грузовика «кенворт», и с некоторых пор гроссмейстер ввел режим строжайшей экономии.
