маленький шанс приобщиться к миру шоу-бизнеса. От них пахло пивом, сигаретным дымом, жвачкой, озоном. Вокруг них воздух был пронизан электричеством, мелькали острые искры.
Шофёр остался в машине. Оле предстояло одной пройти сквозь толпу. Администратор программы ждал её внутри, у поста милиции. В тот момент, когда она входила в стеклянные двери, как раз позвали внутрь очередную порцию конкурсантов. Они ринулись вперёд, Олю пару раз толкнули. У неё закружилась голова, ослабели ноги. Она чуть не упала и ужасно испугалась. Рядом, у самого уха, запыхавшийся девичий голос произнёс:
— Светка, подожди, правда, что ли, Качалова в жюри не будет?
— Конечно. Ты что, не знаешь? У него дочку убили.
Две девочки лет четырнадцати застряли в толпе, возле доктора Филипповой. Та, которая только что спросила о Качалове, услышав ответ, застыла с раскрытым ртом.
— Что? Нет, подожди, его дочка, Женя Качалова, которая в клипе снималась, она в нашей школе учится, в параллельном классе.
— Вот её и убили.
— Да ладно, брось! Я её видела в школе, совсем недавно. А кто, почему?
— Вроде маньяк. Или кто-то с папашей счёты свёл. Там что угодно может быть. Такие бабки крутятся, жуть! Вообще, она сама допрыгалась. Говорят, она с Вазелином тусовалась, а вокруг него всяких психов, наркоманов полно.
Толпа двинулась, загалдела, Олю оттеснили от девочек.
«Вот, пожалуйста, сразу несколько версий, — подумала Оля, — месть, шантаж либо то, что называется на языке криминалистов и судебных медиков „смерть, связанная с образом жизни“. Так говорят о бомжах, проститутках, наркоманах. Дочь певца Качалова, конечно, не бомжонок. Но проституцию и наркотики исключать нельзя. А если сработал подражатель? Почему нет? Столько шумихи было в прессе, а прошло всего полтора года. Там, где убиты три подростка, может появиться и четвёртый. Деньги в шоу-бизнесе крутятся гигантские, в том числе и криминальные. Этот Качалов на эстраде давно, ещё с конца семидесятых, наверняка успел обрасти сомнительными связями. Кому-то понадобилось убить его ребёнка? Полный бред! Даже самые страшные бандиты редко идут на такое. Могут похитить, шантажировать. А убить, да ещё с инсценировкой — зачем?»
Толпа подростков застряла в проходе. Милиционеры пропускали их по одному, сквозь рамку металлоискателя. Две девочки, обсуждавшие убийство, как два тарана, врезались в гущу и уже были внутри. Оля выбралась из толпы, и тут рядом с ней возникла долговязая тощая фигура в камуфляжных шароварах и зелёной футболке. Длинные жёлтые волосы падали на лицо.
— Вы доктор Филлипова? Я администратор «Тайны следствия». Пойдёмте со мной.
Больше он не сказал ни слова, повёл её через холл к лестнице, шёл так быстро, что Оля едва поспевала за ним. В коридорах под ногами хлопали плиты, низкие потолки давили, холодный синюшный свет делал лица мертвенно бледными. Несколько раз пришлось пробиваться сквозь толпы гостей ток-шоу. Оля постоянно натыкалась на кого-то, поскольку в голове у неё сам собой звучал очередной диалог с Молохом. То есть пока это был только монолог. Она задавала вопросы и не получала ответов.
«Как ты мог оставить мобильный телефон на месте преступления? Ты теряешь форму? Мало того, что впервые удалось идентифицировать жертву, она ещё оказалась дочерью знаменитости. Ты знал об этом? Ты хотел убить именно её, эту конкретную девочку, Женю Качалову? Раньше личность жертвы не имела для тебя значения. Только внешний образ, возраст, принадлежность к порноиндустрии. Даже пол ребёнка был тебе безразличен. Две девочки и мальчик. Две нимфетки и фавненок. Теперь ещё одна нимфетка. Ты рисковал сознательно? Хочешь вступить наконец в диалог? Или ты после полутора лет бездействия сорвался, и тебе наплевать, что, зная личность жертвы, будет легче тебя найти? Веришь в свою неуязвимость? Кстати, ты не знаешь, кто такой Вазелин? Что-то очень знакомое. Нет, ты не знаешь. Зато я вспомнила».
Администратор двигался вперёд на своих журавлиных ногах, расчищая Оле дорогу, довёл до гримёрной и исчез.
Гримёр, женственный юноша, приветствовал её застенчивой улыбкой и дрожью накрашенных ресниц.
— Ну что, будем личико делать? — пропел он тоненько, цапнул Олю пальцами за подбородок, приподнял её лицо вверх, повернул направо, налево, отпустил, красиво взмахнул пеньюаром и надел его на Олю, туго стянув у шеи.
Рядом в зеркале отражалось лицо ведущего, Миши Осипова. Его тоже гримировали, и, чтобы не терять времени, он принялся выкладывать доктору Филипповой всю информацию, добытую его командой.
На столике, обсыпанные розовой пудрой, лежали фотографии убитой девочки. Их купили у корреспондента ежедневной новостийной программы, который первым оказался на месте преступления. Фотографии были не очень качественными, но Оля разглядела характерный блеск кожи от масла, длинные волосы, скрученные в косицы-дреды, гладко выбритый лобок.
Пару раз в кадр попало лицо Димы Соловьёва. Изображение получилось смазанным, но Оля заметила, какой он хмурый и сосредоточенный.
— У Качалова шесть детей, от разных жён. Женя снялась в клипе. Может, вы даже видели, его часто крутят. Называется «Котёнок, не грусти».
— Нет, я не видела.
— Мы его пустим как заставку к программе. Вы посмотрите. А кто такой Вазелин, знаете?
— Знаю. Пару месяцев назад ко мне попал мальчик с острым психозом, фанат этого певца. — Оля нахмурилась, и тут же гримёр похлопал её по лбу.
— Вы мне мешаете!
— Извините, — улыбнулась Оля, и гримёр слегка шлёпнул её по губам.
— Опять мешаете. Можете три минуты не шевелить лицом? И глаза закройте.
Оля подчинилась, замолчала, опустила веки и вдруг почувствовала, что засыпает. День был долгий, тяжёлый. Сейчас десять вечера, она на ногах с половины восьмого утра.
— Вы серьёзно? К вам попал фанат Вазелина? Слушайте, это ужасно интересно! А можно чуть подробней? — донёсся до неё голос Миши.
— Пожалуйста. — Оля старалась говорить как чревовещатель, не шевеля губами. — Мальчик Марик, ребёнок из интеллигентной московской семьи. Восемнадцать лет. Наркотическая зависимость с четырнадцати. Вся жизнь в ночных клубах. Энергетические напитки и экстази. В итоге нервное истощение, попытка суицида. Он меня в первые дни замучил песенками про кровь, кал и человеческий ливер. Кажется, он все его песни знал наизусть. Но потом забыл, впал в младенчество, как будто начал жить заново, набело.
— Как вам тексты?
— Гадость. Я сначала думала, что Марик бредит в рифму.
— Можете оценить эти тексты как врач? Вы считаете, Вазелин здоров психически?
— Миша, я никогда его не видела. Как я могу поставить диагноз?
— Но ведь это явная патология — всё время петь про кровь, испражнения, трупы, перерезанные глотки, отсечённые конечности. К тому же он не сочиняет ничего своего. Он берет чужие, живые песни и делает из них свои, мёртвые. Как вы думаете, человек, который описывает изощрённые садистские убийства в таком издевательски пародийном тоне, сам способен убить? Он всё время думает об этом, фантазирует. Разве не могут его фантазии стать реальностью?
— Теоретически, конечно, могут. — Оля решилась наконец открыть глаза и не узнала себя в зеркале.
На неё смотрела женщина-вамп, картинка из гламурного журнала, или ожившая покойница из фильма ужасов. Гримёр постарался на славу. Глаза обвёл сине-чёрным, вокруг все выбелил, снизу до скул, сверху до бровей, причём сами брови тоже замазал белым, как будто их нет вообще. Скулы выделил так, что они казались в два раза шире, зато щеки ввалились, словно под ними не было коренных зубов. Подбородок стал острым и торчал вперёд, губы выросли новые, мясистые, кроваво-красные, с черным ободком. И всю эту красоту обрамляли взбитые, начёсанные, дыбом вставшие волосы.
— По-моему, очень даже живенько, — сказал гримёр.
