Качели (сборник)

мудрствуй, душа.

1984 

«Зачем рыбачка не грустит...»

Зачем рыбачка не грустит
О добром рыбаке,
Покуда лодочка летит,
Тает вдалеке?
Зачем трепещет над волной
Соленая луна
И бородатый водяной
Встает с морского дна?
Он отряхнется, аки пес,
У бедного крыльца,
Рыбачка сдует прядь волос
Со смуглого лица,
Ночные бабочки, шурша,
Забьются о стекло,
И две жемчужины в ушах
Качнутся тяжело.
Швыряет лодочку волна,
Но будет невредим
Рыбак, пока его жена
Дружится с водяным.
Улов достанется ему —
Аж донесет с трудом.
А пахнет тиною в дому —
Так то ж рыбацкий дом.

1995 

«Она живет, как птичка в кулаке...»

Она живет, как птичка в кулаке,
В мозолистой горсти родного века,
В панельных стенах, в царстве грубых линий,
Прямых углов, бетонных тупиков,
Где в ноябре светает, как сквозь сито.
Ее несет окраинный экспресс,
На поворотах душу вытрясая,
Как из карманов мусор и бумажки.
И вот, слепым закрученная ветром,
Прорвав слои бензинных испарений,
Сквозь жирные коричневые тучи
Ее душа легко летит по небу.
А между тем она сидит в конторе
И шлепает на пишущей машинке
Какие-то приказы, отношенья,
Инструкции, запросы и отчеты.
Бессмысленные аббревиатуры,
Словесные уродцы-обороты
Похожи на детей неполноценных,
Как будто перед нею не бумага,
А белая приютская палата,
Какой-нибудь районный Дом малютки.
Она в горшке разводит незабудки
И держит мышку в ящике стола.
Ей к чаю достается пастила
Из спецзаказов шефа- балагура.
Машинки стук. Сто десять плюс халтура.
Она живет, как птичка в кулаке.
На ледяном панельном сквозняке
Спокойно дремлет под программу «Время».
Во сне густеет, каменеет время.
Свой каменный кулак сжимает век.
Родимый век, родимая столица,
Там, где-то в небе каменном твоем
Летит душа. Пускай же ей летится,
Легко летится над житьем-бытьем.

1986 

«Печальный египетский ослик...»

Печальный египетский ослик
Вдоль сизой пустыни идет.
Печальный египетский ослик
Пустую телегу везет.

Лимонной луны половина
И облако наискосок,
Холодная песнь муэдзина
Стекает в горячий песок.

И страшно душе заблудиться
В рябой мусульманской глуши,
Где приторный воздух слоится
И мертвый кустарник шуршит.

И до нашей эры, и после
Сквозь сонную эту жару
Шагает египетский ослик,
И уши дрожат на ветру.

1991 

«Гудком пошарив, как клюкой...»

Гудком пошарив, как клюкой,
Локомотив летит из мрака.
На старой станции Джанкой
Смеясь и плача, спит собака.

Плевки мерцают под луной,
Окурки пляшут по перрону,
Вокзальчик сонный расписной
Напялил крышу, как корону.

А там, в вокзальчике, внутри,
Себя звездой воображая,
Надменно, будто бы чужая,
Над кассой лампочка горит.

Ночь, выпустив из рукава
Все фокусы свои и вздохи,
Уже понятная до крохи,
Сутулясь, тащится едва.

Среди изрезанных скамей
Слепой сквозняк завел шарманку
И выворотил наизнанку
Всю душу музыкой своей.

1983 

«Ко мне приходит ночью тень отца...»

Ко мне приходит ночью тень отца.
А в королевстве сладко пахнет гнилью.
Остатки чая в раковину вылью,
Газетку долистаю до конца.
А в королевстве, как в семье любой,
Свои вялотекущие интриги,
Свои кастрюли и в карманах фиги,
Свой сор, свое вранье, своя любовь.
Мне гамлетовский плащ не по плечу.
Я путаюсь, о полы спотыкаюсь,
И в Лондон никогда я не отправлюсь,
И никаких дуэлей не хочу.
Ко мне приходит папа мой живой,
Такой живой, как был еще недавно.
Мы слушаем, как капает из крана,
Как пыльный свет шуршит над головой.
Уж дворник начинает снег скрести,
И ходики со стенки смотрят косо.
Я не могу ни слова, ни вопроса.
А папа повторяет: «Всех прости!»

1987 

В чужом городе

Густая хмарь с утра висит
Над башнями, над черепицей,
И надобно решить, решиться,
Опомниться, набраться сил.

Переливается, как ртуть,
В окне напротив телевизор.
Надменно выгибая грудь,
Гуляет голубь по карнизу.

В порту погрузчики трещат,
На стеклах пасмурная копоть.
Да разве кто-то обещал
Тебя всегда любить и помнить?

Теперь ты старше и умней,
И хватит на десяток жизней
Железной логики твоей
И правоты твоей булыжной.

1984 

Летнее кино

Городской упругий подорожник
На вишневом битом кирпиче.
Лист сорвешь – и белые, тугие
Жилочки потянутся от стебля.
Пыль слизнешь, и к ссадине прилепишь,
И, хромая, дальше побежишь.
А в фанерном летнем кинотеатре
Днем так гулко хлопают сиденья,
И танцуют ловкие пылинки
В трубчатых лучах. А на экране
Кони, свист, Гражданская война.
Листик отлипает от колена.
Кони мчатся. Ссадина болит.
Побеждают красные. И белый
Летний свет на улице так ярок,
И слегка знобит, хотя жара.

1984 

Картинки с выставки

Что хотел сказать художник?
Какова его идея?
В чем тенденция картины, сверхзадача и т.. д.?
Точки, черточки и пятна,
Непонятно, неопрятно,
Крошки хлеба в бороде.
То хотел сказать художник,
Такова его идея,
В том тенденция картины,
Сверхзадача и т. д.,
Что коротеньким пунктиром,
Исчезая под ногами,
Мимо глаз, помимо воли,
Вот она, проходит жизнь.
Циферблат и стрелок лепет,
Колонковой кисти трепет,
Акварельный тенорок.
Масла бас, сопрано туши,
Черные дела и души,
Белые тела и туши,
Разноцветные глаза.
Моет кисточку художник,
Лепит на нос подорожник
И глядит во все глаза.
На веранде чай, варенье,
Вот и все стихотворенье.
Какова его идея,
Сверхзадача и т. д.?

1995 

«Что ж в голове такая толкотня...»

Что ж в голове такая толкотня,
Такая дрянь, автобусная склока?
Вон мокрая звезда стоит высоко
И, очевидно, смотрит на меня.

С душой своей дурацкую вражду
Не одолеть. Гуляет дождь по миру.
Как школьница эстрадному кумиру,
Осина аплодирует дождю.

Сам по себе, где хочет, дышит дух.
Плоть кутается в плед и чай