окажут.
— Ага, в гинекологии, — хихикнул третий.
На столе перед Зотовой лежала новенькая больничная карта, в которой была записана только первая страница. Амалия Петровна аккуратно переписала фамилию, имя, отчество, дату рождения, домашний адрес. Сложив блокнотный листочек, она сунула его в карман халата. Затем щелкнула зажигалкой и подожгла уголок больничной карты.
Подперев щеку, она задумчиво смотрела, как медленно, неохотно съеживается и рассыпается в прах плотная белая бумага.
«Полянская Елена Николаевна, 1960…» — мелькнуло в последний раз на догорающем бланке.
Немного подумав, Зотова вытащила листочек из кармана и тоже подожгла. Теперь она все знала наизусть. Теперь она никогда не забудет этих, паспортных данных.
Когда стало совсем тихо, Лена, подождав для верности еще несколько минут, стала осторожно подтягиваться, чтобы влезть назад в подвал. Она все-таки решила туда вернуться. Она так промерзла, что казалось — никогда не согреется. А в подвале тепло. Там ее искать уже не будут. Утром она вылезет и спросит первого встречного, где милиция. Скажет, что ее ограбили, или еще что-нибудь придумает. Не бродить же ей ночью в таком виде неизвестно где. Тем более они сейчас наверняка обшаривают больничный двор и его окрестности.
Перекинув ноги через оконный проем, она посмотрела вниз. Не меньше чем в трех метрах от нее на дне подвала, светлела груда разбросанных ящиков и белья. Между нею и полом была голая каменная стена.
«Но мне же нельзя прыгать», — с тоской подумала Лена.
И тут она услышала мужские голоса — совсем рядом. Вспыхнули фары машины, ярко, очень близко. Зажмурившись, обхватив ладонями живот, она прыгнула вниз, прямо на тюк с тряпьем.
Глава 3
Когда рассвело, из подвального окна показалась взлохмаченная голова, грязное бледное лицо. Дворник Степанов, бодро сметавший нападавшие за ночь листья, не удивился — в подвал больницы иногда заползали ночевать бомжи. В городе почти не осталось старых зданий с удобными, теплыми подвалами, а ночи уже холодные. Надо же где-то спать этим бедолагам!
У ворот больницы недавно поставили охрану, двух сонных надменных громил в пятнистой форме, с автоматами за плечами. Громилы курили «Мальборо», каждые полчаса сплевывали сквозь зубы и молчали, как глухонемые. Окурки они бросали прямо под ноги, да еще растирали своими башмачищами. Степанову охранники сразу не понравились. Не понравилось ему и то, что забор вокруг больничного двора построили бетонный, да еще — вот пакость — колючей проволокой обтянули поверху и бутылочных осколков понатыкали.
Однако в самой глубине двора была дырка в заборе, незаметная за кустарником. Кто и когда ее проделал, Степанов не знал. Но дырка была, через нее-то бомжи и пробирались иногда к теплому подвалу.
Непорядок, конечно, все-таки медицинское учреждение. Ну да ладно. Они не грязнее крыс. Только вот крыс никто не трогает, шастают по городу, будто хозяева. А бомжей гоняют все кому не лень…
Бродяжка, заметив Степанова, спряталась.
— Да вылезай уж, не бойся, — позвал дворник — а то сейчас врачи с дежурства пойдут.
Голова показалась опять. Это была женщина, не старая, не пьяница странная какая-то.
— Ну, помочь, что ли? — Степанов подошел и протянул руку.
Женщина с его помощью выбралась наружу, и тут Степанов удивился. На ней была больничная рубашка, сверху — короткий зеленый балахон, какие надевают врачи в операционной. Босые ноги в свежих ссадинах. Но что больше всего удивило Степанова — на плече у нее висела маленькая, шикарная, явно очень дорогая кожаная сумочка.
«А сумочка-то наверняка краденая. Надо бы в милицию…» — подумал Степанов. Но тут женщина произнесла:
— Скажите, пожалуйста, где здесь ближайшее отделение милиции?
Степанов повел ее к дыре в заборе. Хотя эта женщина и не была никакой бомжихой — он понял это, вглядевшись в ее лицо, и окончательно убедился, когда она спросила про милицию, — Степанову почему-то не хотелось вести ее через ворота, мимо охранников.
Пролезая через пролом, она спросила:
— Извините, это Москва?
— Лесногорск, — пожав плечами, ответил Степанов, — до Москвы сорок минут на электричке.
Дежурный в отделении милиции долго разглядывал странно одетую гражданку, потом листал ее паспорт. Было шесть часов утра, ему очень хотелось спать. Наконец, сладко зевнув, он отдал ей паспорт и произнес:
— Я все-таки не понял, гражданочка, о чем заявить-то хотите? Ограбили вас, изнасиловали? Что случилось?
— Все, спасибо, извините. Я не буду ничего заявлять. Не возражаете? Мне домой надо, а в таком виде, босиком…
Опустившись на лавку для задержанных, женщина горько заплакала. Молоденький дежурный растерялся.
— Ну что вы, девушка, сюда не надо вам садиться, — он встал, протянул ей пачку сигарет, — на, покури, успокойся.
Она замотала головой:
— Спасибо, я не курю. Простите, у вас здесь можно где-нибудь умыться?
— А, это пожалуйста. Пошли. Эй, погоди, у меня тапочки есть. Ноги за ночь устают в ботинках. На, надень.
— Спасибо вам большое, — слабо улыбнулась Лена.
Когда она вернулась, умытая и причесанная, дежурный увидел, что она красивая, намного красивее, чем на паспортной фотографии. И никак нельзя дать ей тридцать пять лет. Длинные темно-русые волосы, большие серые глаза, лоб высокий, выпуклый слегка, и на нем будто написано высшее образование.
— Я тут чайку согрел, угощайтесь. И вот вам бумага ручка. Вы заявление все-таки напишите.
Лена глотнула крепкого сладкого чаю и стала писать:
«Я, Полянская Елена Николаевна, 1960 г.р., домашний адрес: Москва, ул. Новослободская, дом…»
Впервые в жизни ей приходилось писать заявление в милицию. Если описывать все подробности, получится длинно, если без подробностей — никто ничего вообще не поймет.
— А на чье имя писать? — вскинула она глаза на дежурного.
— Пишите на имя начальника Лесногорского городского отделения МВД капитана Савченко К.С.
— Насколько подробно все описывать?
— Ну, желательно подробней.
— Тогда длинно получится.
— Ничего, разберемся.
Заявление уместилось на двух страницах. Лена написала, как в женской консультации ее усыпили, как она очнулась на больничной койке и из разговора медсестер поняла, что ее собираются готовить к искусственным родам; как она сбежала и просидела ночь в подвале, где ее не нашли по чистой случайности.
«Я не знаю, с какой целью все это было проделано, — закончила она, — кому понадобились я и мой ребенок (у меня беременность двадцать шесть недель), но факт насилия, на мой взгляд, очевиден». Число и
