– Твою дочь мы оставим в покое. – Он расслабленно откинулся в кресле и добавил: – Пока оставим в покое. А там видно будет. Кстати, когда возвращается твой муж?
– Завтра вечером, – не моргнув глазом, сообщила Лена. – Владимир Михайлович, у меня к вам личная просьба.
– Валяй, – кивнул он.
– Горячий душ, чистое постельное белье, домашние тапочки и зеркало, – перечислила Лена, – да, еще одеяло с подушкой.
– Ладно, – кивнул он, – это не проблема.
– Ну вот, Нинок, теперь мы с нее пылинки сдувать должны, она для нас – что- то вроде золотого ключика. Помнишь сказку про Буратино?
Сильные теплые руки плавными движениями растирали волосатую спину Кудряша. Под седым пухом просвечивал красивый, наколотый разноцветной тушью собор с тремя куполами.
– Знаешь, киска, что я понял, когда она мне все рассказала? Не знаешь, даже не догадываешься! – Он с кряхтением перевернулся на спину, поймал Нинины руки и, стиснув крепкие запястья, притянул девушку к себе.
Ее ласковое лицо оказалось совсем близко. Светло-русые прямые волосы щекотно коснулись его плеча.
– Старею я, вот что, – выдохнул он в ее мягкие, немые губы, – поцелуй меня.
Она смотрела на него и не шевелилась.
– Ну, киска, давай, начни сама, притворись хоть разок. Тошно мне сейчас…
Она выскользнула из его рук и стала спокойно расстегивать пуговицы длинной шелковой блузки.
– А потому мне тошно, Нинок, что лет десять назад я бы своими руками, по честному воровскому закону, прикончил бы гада, – продолжал он, наблюдая, как падают на ворсистый ковер блузка, узенькая джинсовая юбка, прозрачно-телесный комочек колготок, – таким, как он, нет места на земле, а в зоне – тем более. Шесть девок! В зоне и одной не прощают, опускают сразу.
Нине было зябко стоять голышом. А он все говорил:
– Знаешь, сколько стоит их Концерн? – Он даже зажмурился. – Все будет мое! Все, до последней копейки. Они отдадут, не рыпнутся. Как узнают, кто у меня здесь под замком сидит, так сразу и отдадут. Они ведь не суда боятся, не прокуратуры. Они боятся позора, который хуже смерти. И вот их позор, живой и невредимый, у меня сидит, одеяло с подушкой просит. Беречь я ее буду, голубу, как зеницу ока. Без нее долго объяснять им придется. А ее, как покажешь, – сразу поймут. Эта Полянская как будто на меня специально поработала. А Регина мне ее на блюдечке преподнесла, как ключ от квартиры, где деньги лежат.
Нина стала потихоньку одеваться, но Кудряш даже не заметил этого, так увлекся своим монологом.
– Регинкина беда в том, что она думает, будто нет никого на свете умней и хитрей, будто любого она может переиграть, даже меня. Ан нет, хрен тебе! Она и правда многих переигрывала. Но меня – ХРЕН!
Кукиш шарахнул по твердому краю кушетки и затих. Толстопалая рука разжалась и безвольно упала.
– Но старею. Бабок – завались, но нет азарта, огня нет, только угли шипят. В прежние времена я бы Регинку с ее комсомольским ублюдком по стенке размазал. И было бы для меня это слаще, чем все их несметные капиталы. Плевал бы я на капиталы. Честному вору честь дороже всего. Но я уже не тот. Старею. И времена не те… Не мои уже времена. Чужие. А ты чего это, Нинок, опять оделась? – спохватился он. – Замерзла, киска моя? Ну иди, лапушка, пожалей меня. А я уж тебя согрею…
Глава 37
Номер в гостинице «Советская» на Ленинградском шоссе был совсем не плох. Майкл мог бы там спокойно пожить и поработать несколько дней. Он мог бы еще раз сходить в Третьяковку, в Пушкинский музей, в Большой театр. Да мало ли в Москве замечательных мест! Но не хотелось никуда ходить. И работать, прослушивать магнитофонные записи сибирских бесед тоже не хотелось. Там везде звучал Ленин голос, она переводила рассказы ученых, искусствоведов, староверов, музейных работников. И Майклу сразу становилось грустно и страшно. Вдруг Лены нет больше? Ведь это он уговорил ее отправиться в Сибирь. Значит, есть доля его вины…
Второй день подряд Майкл лежал на гостиничной кровати с томиком сказок Оскара Уайльда. Это старое, потрепанное издание, принадлежавшее еще его матери, он возил с собой многие годы, куда бы ни отправлялся. Когда ему становилось грустно, он открывал какую-нибудь сказку и читал. Но сейчас он даже читать не мог, смотрел сквозь любимые, знакомые с детства строки и думал о том, что же произошло в Сибири.
У него уже успел побывать милый русский полицейский со смешной фамилией Сичкин. А звали его тоже Майкл, Михаил.
Он ни слова не говорил по-английски, при нем был совсем молоденький переводчик. И разговор получился короткий, бестолковый.
– Мистер Баррон, мы просим вас задержаться на несколько дней, – сказал он, и Майкл заметил, какое у него при этом было смущенное и виноватое лицо, – мы не имеем права требовать. Просто просим. Ради Лены.
– Да, конечно, я и не собираюсь уезжать. Я не уеду, пока не увижу миссис Полянскую своими глазами. Я должен знать, что с ней все нормально. Ведь это я попросил ее сопровождать меня в Сибирь. Из-за меня все и произошло.
Он, конечно, понимал: в том, что Лена так странно и неожиданно исчезла, нет ни капли его вины, но все равно переживал.
– Мы подозреваем, что ее похитили, – мрачно сообщил русский полицейский.
Конечно, сначала шарят в вещах и воруют банку с тальком, потом похищают человека. Интересно, чем думал этот чекист Саша, любитель Гоголя? Он что, не мог оценить степень опасности? Так ловко увез Майкла, а Лену оставил на съедение каким-то ведомым бандитам… Вообще, все эти молодые люди из бывшего КГБ – и весельчак Саша, и тот мрачный тип, который сопровождал его в Москву, – не вызывали у Майкла доверия. Полицейский Сичкин ему понравился значительно больше, но главные свои надежды Майкл возлагал на мужа Лены. Все-таки полковник – это не шутка. У него должны быть серьезные возможности, а главное, он станет искать свою жену, а не чужую постороннюю женщину.
Когда невысокий светловолосый человек в строгом костюме появился в гостиничном номере и сказал на вполне терпимом английском: «Здравствуйте, мистер Баррон, я полковник Кротов, муж Елены Полянской», Майкл вздохнул с облегчением.
Следом за Кротовым вошел тот же молоденький переводчик.
– Вы хорошо говорите по-английски, – тихо заметил Майкл, – зачем переводчик?
– У меня слишком маленький словарный запас. На самом деле языка я не знаю, просто после двух недель в Лондоне поневоле заговоришь по-английски, – улыбнулся Сергей.
В их разговор переводчик вмешивался только изредка, подсказывая Сергею отдельные слова.
– Я не понимаю, – говорил Майкл возбужденно, – почему ФСБ, зная об опасности, не предотвратила ее? Ведь история с тальком, с обыском в номерах была достаточно серьезным предупреждением. У меня такое чувство, что они нарочно подставили Лену, хотя я совершенно не могу представить, кому все это понадобилось и зачем.
– Майкл, пожалуйста, расскажите мне очень подробно обо всем, что происходило в Сибири, – попросил Кротов.
– Мне кажется, начинать надо с Москвы, – возбужденно произнес Майкл, – раньше я не задумывался об этом, не видел никакой связи. А теперь… Знаете, кто-то пытался ночью проникнуть в квартиру.
Сергей заметил, что профессор в своем подробном рассказе ни словом не помянул, как целый день их возил по Москве, водил в закрытый клуб мужчина на «Мерседесе». Сам он знал об этом от Мишани, а тот, в свою очередь, от майора Иевлева.
«Не хочет старик Лену закладывать, – усмехнулся про себя Кротов, – думает, вдруг там не совсем дружеские отношения, и молчит о Волкове – на всякий случай. Тоже мне, бородатая дуэнья!»
– Она осталась у старой библиотекарши, в Доме ветеранов, – задумчиво повторил Сергей последнюю фразу профессора, – у Валентины Градской…
