он попросит, для него все сделают!
Но Евгеша не унимался, сел, свесил ноги с дивана, упрямо стукнул кулаком по коленке.
– Тем более если ответственная должность, сколько на его место желающих, а? Ради таких апельсинов с паюсной икрой мигом глотку перегрызут, только подставься! Смирно надо сидеть на должности!
– Ты-то, старый дурак, откуда знаешь? Чего за Ильюшу говоришь? Ну скажи ему, сынок!
– Мамаша, сейчас, именно сейчас, ничего нельзя сделать, – мрачно процедил Илья. – Потом, позже, может, удастся попробовать.
– О-ой, Пресвятая моя Владычица Богородица, – простонала Настасья, – когда позже-то? Пропадут они там, Божьи ласточки, передачу носила, не взяли, хер казенный в окошке: «Не положено, проходите, следующий», слова от него не добьешься, люди в тех очередях сутками дежурят, на морозе, с малыми детьми. Сынок, объясни ты мне, что ж это такое? Сколько еще упырю нужно кровушки? Сколько нужно, чтобы насытилась его гнилая утроба?
– Мамаша, все, молчи, молись про себя Пресвятой Богородице и молчи, – Илья обнял ее, погладил седую голову. – Я не могу помочь Веточке и Верочке, никак не могу, прости меня, от Клавки держись подальше, прекрати пить и болтать.
– Хорошо, сынок, я поняла, – она взглянула на него опухшими мокрыми глазами. – Ты меня прости, что пристаю к тебе с глупыми бабьими просьбами, прости дуру старую.
Прощаясь, он шепотом спросил Евгения Арсентьевича:
– Фамилия Клавки – Лисова?
– Лисина Клавдия Ивановна.
– Где работает?
– Машинистка в Краснопресненском райкоме комсомола, – Евгеша испуганно заморгал. – Илья, что ты собираешься делать?
– Не знаю. Еще не придумал.
Ничего он не мог придумать, как ни ломал голову. О том, чтобы вытащить Верочку и Веточку, он даже не мечтал. Знал, что пропали Божьи ласточки, из мясорубки нет пути. Сейчас никого не выпускают, разве что заведомых стукачей-провокаторов, но даже их крайне редко и неохотно, по капризу Инстанции.
Он почти не спал ночью, утром явился на службу вялый, сонный, позвонил в буфет, попросил принести крепкого кофе и бутербродов.
«Забрать мамашу к себе? Не согласится, много раз предлагал. Да и не сумеет она жить на Грановского без своего Евгеши, без подружек-подавальщиц и прочего „простого народа“. Если даже уговорю, все равно станет постоянно мотаться туда, на Пресню. И как ей объяснить, что в мои хоромы гостей своих она позвать не сможет, а разговаривать с соседями, которых встречаешь в лифте и во дворе, можно только о погоде, и то аккуратно подбирая слова?»
Он массировал виски, болела голова, перед глазами маячили старенькие библиотекарши Верочка и Веточка, не мог не думать о них, представлял, как они сидят на протертой кушетке, прямые, застывшие, пока деловитая ежовская сволочь роется в их ветхом барахлишке. Потом воронок, камера. Вряд ли их уже водили на допрос, обычно людей держат в неизвестности нарочно долго. Впрочем, сейчас, перед процессом, для срочного пополнения рядов террористов Божьи ласточки вполне сгодятся. Все пришьется к делу – дворянское происхождение, французский язык, Бестужевские курсы, тайное монашество Верочки, муж Веточки, царский поручик, погибший двадцать лет назад.
– Пропали Божьи ласточки Верочка и Веточка.
Голова болела так сильно, что он забылся, произнес это вслух, чуть слышным шепотом. А в кабинет уже вошла румяная подавальщица Тася с подносом, накрытым белой крахмальной салфеткой.
– Вы что-то сказали, Илья Петрович? Не расслышала я, извиняюсь.
– Нет, ничего, Тася, думаю вот, шоколаду я напрасно не попросил, – быстро, с обаятельным оскалом произнес Илья.
– Шоколаду? А тут вам конфеточки, трюфель. Вы не заказали, только подумали, а я уж положила, с кофейком-то самое оно, сладенькое с утра хорошо, полезно. Кушайте на здоровье, Илья Петрович.
«Пирамидону, что ли, принять? – подумал Илья, когда дверь за ней закрылась. – Боль пройдет, тоска останется, неизвестно, что хуже».
Он развернул стул и спросил, обращаясь к портрету Хозяина:
– Может, отравить эту Клавку, подсыпать стрихнину в суп?
Усатое лицо выразило безусловное одобрение, даже показалось, что подмигнул прищуренный глаз.
– А пошел ты, Сосо… – прошептал Илья и неожиданно для себя вдруг выдал матерную тираду не хуже тех, которыми утешался Поскребышев.
Полегчало, боль отпустила. Он сжевал пару бутербродов, выпил кофе с конфетами, закурил, попытался представить Веточку и Верочку не в общей камере, не в кабинете ублюдка следака, а на райском побережье, где всегда тепло, шумит море, никогда не вянут живые цветы и Божьи ласточки вьют гнезда под черепичными крышами.
В дверь постучали. Илья решил, что вернулась Тася забрать поднос с посудой, но вошел фельдъегерь с Лубянки, вручил запечатанный пакет. Сургуч был еще теплый. Илья расписался в получении.
Судя по штампам, послание пришло от Слуцкого Абрама Ароновича, начальника ИНО. Такое случалось крайне редко. Обычно информация из всех отделов НКВД, включая Иностранный, стекалась в секретариат Ежова, там сортировалась, фильтровалась, шла к Поскребышеву и уже от него попадала к спецреферентам.
Илья вскрыл пакет. Сверху лежали копии свежих агентурных сообщений. Проверенные источники, все тот же дятел и прочие, строго следуя генеральной линии, продолжали талдычить: Троцкий вместе с Гессом и гестапо организует заговоры, наводняет СССР шпионами, террористами, вовсю идет подготовка государственного переворота и убийства товарища Сталина.
Вряд ли умный Слуцкий ради очередной порции ритуальной белиберды решился бы действовать в обход секретариата.
Илья листал бумаги одну за другой, все это были машинописные копии, вторые экземпляры, отпечатанные под копирку на бланках. Ничего нового в текстах не содержалось. Он уже хотел убрать стопку в сейф, но заметил страницу, которая существенно отличалась от прочих. Сразу бросилось в глаза, что это первый экземпляр, отпечатанный не на бланке, а на простом листке, плотно, через один интервал. Сверху лиловыми чернилами отмечены число, время получения и расшифровки текста, кодовое имя агента Сокол, номер Z/248, неразборчивая подпись шифровальщика.
Заголовок вписан от руки, простым карандашом: «Сообщение агента Сокол Z/248 из Берлина».
«Он не имеет права отправлять мне распечатку сообщения, полученного и расшифрованного всего час назад. Зачем он это делает?» – подумал Илья, встал, прошелся по маленькому кабинету, размял закостеневшие от долгого сидения мышцы, несколько раз наклонился вперед-назад, повертел головой, плечами и, успокоившись, вернулся за стол.
Агент под кодовым именем Сокол и номером Z/248 никогда прежде в сводках не встречался, вероятно, это был новый человек. Прочитав первую фразу: «Мною проведена оперативная встреча с источником Эльф», – Илья улыбнулся и поздоровался:
– Привет, Эльф. Давно не было от тебя вестей. Как поживаешь?
«Получена следующая информация, – писал Сокол.
1. Канарис в последнее время часто встречается с руководителем украинских националистов Коновальцем. Гейдрих имеет свою агентуру среди бывших белых. Один из руководителей РОВС, генерал Скоблин, – платный агент гестапо.
2. В Праге с декабря прошлого года шли секретные переговоры, Хаусхофер и граф Траутсмадорф обсуждали с президентом Бенешем вопрос о Судетах. Бенеш ни на какие уступки не идет. Гитлер видит причины его неуступчивости в том, что в случае военного конфликта Бенеш надеется на помощь СССР. Агент Эльф утверждает, будто бы Гейдрихом с санкции Гитлера запущен слух о готовящемся в СССР военном перевороте, целью которого является свержение товарища Сталина и установление военной диктатуры. Военные во главе с Тухачевским готовят переворот, надеясь на поддержку немцев, но не Гитлера, а оппозиционных генералов. Генерал Скоблин задействован в дезинформационной игре.
3. Гейдрих затребовал у Канариса документы, касающиеся сотрудничества Красной армии с рейхсвером.
