Она бегает по утрам, обожает футбол и вместо ночной рубашки надевает футболку с эмблемой университетской женской команды. Макароны называет 'паста'. Чистит зубы три раза в день, не менее пяти минут, и широко улыбается всем без разбора. Водит машину и пользуется кредитной карточкой с четырнадцати лет! Туфлям на каблуках предпочитает кроссовки, может надеть их даже с деловым костюмом и с вечерним платьем, если очень хочется, потому что главное — чувствовать себя комфортно. Искренне верит, что обычный табак в сто раз вредней марихуаны, и может рассуждать об этом также горячо и грамотно, как о Фолкнере и Набокове. Вставляет в рамки и развешивает по стенам все дипломы и похвальные листы, полученные за свою коротенькую жизнь. В голове веселые шумные опилки, как у Винни-Пуха. О, йес! Толстой! Достоевский! Bay! Загадочная русская душа! В сумочке синий американский паспорт и несколько разноцветных пластиковых карточек: кредитки, международные водительские права.
Гражданка США Мери Григ, 1975 года рождения. Вся такая свеженькая, новенькая, будто только что сошедшая с обложки умеренно-интеллектуального молодежного журнала, вся сверкающая здоровьем, промытая до блеска, пропахшая туалетной водой 'Кензо' и мятной, жвачкой.
Встречать в аэропорту ее должен Стивен Ловуд, сотрудник посольства США, официально — заместитель атташе по культуре, на самом деле офицер ЦРУ. Маша знала его в лицо, когда-то он преподавал в разведшколе. По легенде Ловуд был близким другом ее родителей, погибших в автокатастрофе. Макмерфи удачно это придумал.
Всегда надежней, когда в легенде есть определенная доля правды.
По радио объявили, что через несколько минут пассажирам будут предложены беспошлинные товары 'Аэрошопа'. Поскольку самолет все еще находится в зоне гранулентности, пассажиров просят вернуться на свои места и пристегнуться ремнями безопасности. В дверь туалетной кабинки настойчиво стучали.
— Занято! — крикнула Маша.
Из потайного кармана сумочки она достала плотный маленький конверт. Внутри лежала тонкая стопка фотографий. На них были запечатлены семь мужских физиономий, совершенно разных. С бородой и с усами. Только с усами. С длинными волосами и гладко выбритым лицом. С трехдневной щетиной на щеках и под носом, но с обритым черепом. На самом деле это были вовсе не фотографии, а составленные на компьютере фотороботы одного и того же человека, который мог за четырнадцать лет не только изменить свою внешность, но и измениться естественным образом до неузнаваемости.
В дверь опять постучали.
— Одну минуту! — крикнула Маша.
— Девушка, с вами все в порядке? — громко спросила стюардесса.
— Да!
— Тогда выйдите и вернитесь на свое место.
— Да, сейчас!
Маша принялась не спеша, внимательно рассматривать каждый портрет, затем мелко рвала и бросала в дырку унитаза.
Уничтожив портреты, все до единого, она нажала рычажок слива. Разноцветные клочки со свистом исчезли в воздушном пространстве, где-то над Атлантикой.
Глава 9
У Евгения Николаевича Рязанцева так дрожали руки, что он не мог расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки. Ворот душил его. Ткань стала мокрой от пота и прилипла к шее. Провозившись несколько минут, он просто рванул изо всех сил, и сразу три пуговицы с тихим стуком посыпались на кафельный пол.
— Я могу побыть один? — спросил он глухо.
— Здесь? Или проводить вас в кабинет главврача? — вежливо уточнил майор ФСБ Птичкин.
— Здесь. С ней.
Все молча вышли. Дверь оставили приоткрытой.
— Слушай, Егорыч, но нам придется допросить его сегодня, — донесся до майора интимный шепот Птичкина, — не получится скрыть. Да и какая разница? Не сегодня, так завтра он все равно узнает.
— Завтра — пожалуйста, сегодня — нет, — прошептал в ответ Егорыч.
— А если он захочет новости послушать в машине?
— Отвлеку как-нибудь. Это мои проблемы. К тому же в новостях говорится, что убит некий гражданин США, которого зовут Тим Брелтон. Об этом попросили сами американцы и предложили фальшивое имя. Потом, в случае чего, можно сослаться на какую-нибудь мелкую сошку из пресс-центра МВД, которая не знает английского и перепутала латинские буквы.
— Ну хорошо, — не унимался Птичкин, — а если кто-нибудь из журналистов к нему прорвется?
— Не прорвется. До завтрашнего утра я никого близко не подпущу.
— Ты прямо как нянька с ним возишься, честное слово, — покачал головой Птичкин.
— Мне платят за это.
Арсеньев успел заметить, что усатый майор хорошо знаком с начальником охраны партийного лидера и у них много общих секретов. При встрече они не просто поздоровались за руку, а расцеловались троекратно и потом постоянно шептались о чем-то.
Из анатомического зала послышался тихий сдавленный вой, больше похожий на волчий, чем на человеческий. Птичкин вопросительно взглянул на Егорыча. Тот слегка помотал головой и прикрыл дверь. Но вой все равно был слышен и разрывал душу.
— Может, лучше сразу сказать? — громко прошептал майор.
— Перестань, мы все уже решили, — поморщился Егорыч.
— Он ведь воет потому, что думает, будто она его любила. А если узнает про американца…
— Наоборот, — повысив голос, перебил Егорыч, — если узнает, будет еще хуже. Я же объяснил тебе, у него сегодня прямой эфир на первом канале в вечерних новостях. Он должен быть как огурчик.
— Да уж, огурчик, — с легкой усмешкой прокомментировал майор очередную волну воя.
Егорыч ничего не ответил и неприязненно покосился на Арсеньева.
Все здесь были свои, а Арсеньев чужой. Ему это сразу дали почувствовать, никому не представив, не сказав ни слова и проскальзывая мимо него глазами, словно он не человек, а пустое место. Так нарочито невежливо ведут себя братки-быки, середнячки уголовного мира, если в каком-нибудь общественном месте, в ресторане например, в их компанию попадает случайный неопасный чужак, которого почему-либо нельзя прогнать.
Майор слишком устал, чтобы реагировать на такую ерунду. Ему хотелось домой, в душ и в койку. Он знал, что проспит часов десять, не меньше, а потом, на свежую голову, решит, стоит ли докладывать начальству о странном разговоре с ординатором.
Вой прекратился. Через минуту дверь открылась. Евгений Рязанцев, бледный до синевы, уперся красными сухими глазами в лицо Арсеньеву и отрывисто произнес:
— Вы, как я понимаю, первым оказались на месте преступления.
— Я приехал по вызову. Первой была домработница убитой.
— Это я знаю, — кивнул Рязанцев, — я хочу побеседовать с вами. Где это можно сделать?
Через несколько минут они сидели в мягких креслах в кабинете главного врача. Работал кондиционер. Окна были защищены от горячего закатного солнца плотными жалюзи. Хозяин кабинета, высокий пожилой человек в хрустящем белом халате, тактично удалился, распорядившись насчет прохладительных напитков. Рязанцев залпом выпил ледяной воды, закурил и нарочито спокойно спросил:
— Почему у нее такое лицо? Ее пытали?
— Ну, это не ко мне, это к медэксперту, — пожал плечами Арсеньев.
— Ваш эксперт пьян. От него за версту разит.
— Евгений Николаевич, успокойтесь, эксперт вполне грамотный, он вам все объяснил, — укоризненно заметил Птичкин, — может, вы поедете сейчас домой? Вам надо отдохнуть. У вас еще будет возможность побеседовать с майором, и не раз.
