— Она что, нянчилась с ней? Играла? — спросила Маша.
— Нет. Просто принесла с собой и положила в тумбочку. Потом был тяжелый приступ.
— После того как у нее забрали куклу?
— Да. Но не потому, что ее забрали.
— Еще какие предметы она находила под лавочкой? — спросил Арсеньев.
— Ну я не знаю, всякую ерунду, — поморщился доктор, — например, вот, книжку, старую, промокшую. Кажется, она у меня где-то здесь валяется.
— Можно посмотреть? — спросила Маша.
— Пожалуйста, если, конечно, найду, хотя, честно говоря, я не понимаю, какое отношение это имеет к мобильному телефону Евгения Николаевича, — доктор долго рылся в ящиках своего стола, ворчал и наконец достал маленький потрепанный томик стихов Есенина.
– “Гале от Любы, с надеждой на скорую встречу, 7 июня 1964”, — Маша прочитала вслух дарственную надпись и посмотрела на Арсеньева. Он в ответ едва заметно кивнул и обратился к доктору:
— А где остальные вещи? Открытка, кукла?
— Выкинули, — пожал плечами доктор, — зачем хранить мусор? Книжка — совсем другое дело. Я, знаете, книголюб, не могу выкидывать книги, рука не поднимается.
— Валентин Филиппович, вы не дадите нам это с собой на несколько дней?
— Конечно. Правда, не понимаю зачем.
— Мы потом вам объясним, — пообещала Маша. — А скажите, в чем конкретно содержание бреда Галины Дмитриевны? В чем именно она себя обвиняет?
— Такие больные каются во всех смертных грехах сразу, — вздохнул доктор, — называют себя убийцами, утверждают, что заслуживают смерти, что приносят несчастье окружающим, что воздух вокруг них отравлен, самое неприятное, в момент приступа могут нанести себе серьезные ранения. У Галины Дмитриевны было три суицидальных попытки.
— Мы знаем, — кивнула Маша, — сейчас она в каком состоянии?
— Средней тяжести, — пожал плечами доктор, — вам беседовать с ней пока не стоит.
— Да это мы уже поняли. Евгений Николаевич говорил, у вас в палатах видеокамеры. Можно посмотреть пару кассет?
— Разумеется. Но учтите, вы там не увидите, как передали телефон. Я сам смотрел несколько раз, очень внимательно. Ладно, что же вам показать? Может, приступ? — доктор достал несколько кассет с полки.
— Приступ не надо. Какой-нибудь обычный день.
Через минуту на экране телевизора возникла палата, белая мебель, окно, забранное решеткой и задернутое дымчатой шторой. На высокой кровати полусидела худая, бледная женщина. Лицо было туго обтянуто кожей и казалось странно молодым на фоне седых волос. На лбу белела марлевая повязка.
— Это она себе лоб разбила о раковину, — пояснил доктор, — все никак не заживает.
— Да, она жутко изменилась, я видела ее фотографии, — прошептала Маша.
В палате сначала было тихо. Потом послышалась какая-то возня, звук льющейся воды. Через минуту в кадре мелькнул силуэт с ведром и шваброй и тут же исчез.
— Так вот, представляете это безобразие? Завхоз торговала самогоном, и здесь постоянно крутились солдаты с генеральской дачи, пьяные, грязные, а начальство смотрело сквозь пальцы, — сообщил резкий каркающий голос, который явно принадлежал не Галине Дмитриевне.
— Это нянечка, — пояснил доктор, — давайте я промотаю, тут ничего интересного, она просто лежит и молчит, — он взялся за пульт и нажал быструю перемотку.
— Нет, погодите, еще немного, — прошептала Маша.
— Пожалуйста.
Мелькание кадров прекратилось, опять зазвучал каркающий голос, сопровождавшийся кряхтением и шлепаньем тряпки.
— Я и в РОНО обращалась, и в министерство, и в санэпидемстанцию, официальные письма писала. Здесь все-таки дети, а солдаты, помимо всего прочего, это еще и инфекция. Ну никому же ничего не надо!
Нянька за кадром мыла пол и говорила. В кадре молчала Галина Дмитриевна, глядя перед собой круглыми, непомерно большими глазами.
— Она все время так молчит? — шепотом спросил Арсеньев.
— Нет, просто такой кусок попался, давайте я все-таки промотаю, — сказал доктор. На этот раз Маша не возражала.
За кадром зазвучали голоса. Работал телевизор, шло какое-то дневное ток-шоу. Экрана видно не было и няньки тоже. Камера была направлена на больную.
— Ах да, извините, я психолог и привык пользоваться профессиональными терминами, фигурально выражаясь, они не хотят и не могут, — заявил низкий раскатистый мужской голос.
— Что именно? — спросил другой голос, тоже мужской, высокий и ехидный.
— Иметь полноценные сексуальные сношения с мужчиной, — ответил бас.
— Вы бы лучше поспали, чем эту пакость смотреть. Давайте я переключу на “Дикую Розу”. Можно? — прокаркала за кадром нянька.
И тут наконец заговорила сама Галина Дмитриевна. Ее голос звучал ровно, спокойно, очень тихо, даже пришлось увеличить звук.
— Феликс Нечаев не психолог. Зачем он говорит не правду? — произнесла она, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Это вы о ком? — удивилась нянечка.
— Итак, подведем некоторые итоги, — затараторил тенор, вероятно, принадлежавший ведущему, — наша сегодняшняя тема “Принципиальный холостяк”. Наш герой утверждает, что изучил разные типы женщин и не хочет жениться, поскольку ни один из этих типов его не удовлетворяет. Что скажут наши зрители? Пожалуйста! Вот вы, девушка!
— Если ему никто не нравится, зачем он вообще лезет? — звонко заявила невидимая девушка.
Последовал общий смех.
— Знаете что, милая девушка, — обиженно пропел бас, — я вам могу сказать как профессиональный психолог, что у вас очень серьезные комплексы.
— Феликс не психолог, — повторила Галина Дмитриевна чуть громче, — он закончил заочное отделение областного педагогического института. А до этого служил в армии, строил генеральские дачи под Москвой.
— Что вы говорите? Я не поняла… — удивленно переспросила нянька.
— Сначала мы взяли его на договор, курьером. Потом он стал младшим редактором. Он пунктуален, аккуратен, никогда ничего не забывает, умеет наводить порядок в бумагах и документах.
— Галина Дмитриевна! Вам нехорошо? — испугалась нянька. — Может, доктора позвать?
— Нет, Рая, не волнуйтесь, — больная глубоко вздохнула и закрыла глаза, — можете переключать на свою “Дикую Розу” или вообще выключить. И пожалуйста, опустите мою койку, я посплю.
— Ну что, достаточно? — спросил доктор и, не дождавшись ответа, выключил телевизор. — Видите, иногда она вспоминает какие-то детали из прошлой жизни, я специально узнавал, этот герой ток-шоу, Феликс Нечаев, действительно работает в пресс-центре Евгения Николаевича. Она ни в чем не ошиблась, даже в подробностях его биографии.
— Да, — кивнул Арсеньев, — мы уже успели с ним познакомиться, — он покосился на Машу. Она застыла, подавшись вперед, вцепившись в подлокотники, не моргая, глядела в погасший экран. Лицо ее в это мгновение показалось Арсеньеву каким-то замороженным, ледяным, даже губы стали белыми.
— Маша, с вами все в порядке? — он осторожно тронул ее пальцы.
— Да, — она крепко зажмурилась, с трудом оторвала руки от подлокотников, провела ладонями по лицу, посмотрела на доктора, собираясь спросить о чем-то, но в этот момент в дверь постучали и заглянула пожилая полная женщина в халате, шапочке и марлевой маске.
— Галине Дмитриевне пора завтракать, а ей еще не давали лекарства, — надменно сообщила она, не обращая внимания на посетителей.
