другим, мол, Томас-то у нас — нюня и тряпка, расплакался, как маленький. Но самоконтроля у него не осталось ни капли, слёзы брызнули сами собой — юноша не в силах был остановить их. Несмотря на потерю памяти, Томас был уверен, что эта ночь — самая страшная в его жизни. А израненные руки и ломящее от изнеможения тело никак не способствовали поднятию духа.
Он ещё раз подобрался к краю Обрыва, и снова высунул голову — стало значительно светлее и потому лучше видно. Пурпур простёршегося перед ним неба медленно сменялся яркой голубизной, а где-то вдали поднималось солнце, добавляя в палитру оранжевые тона.
Он уставился прямо вниз: каменная кладка стен Лабиринта переходила в скалу, которая круто обрывалась вниз, в неизвестность. Даже в усиливающемся свете утра Томас не мог разглядеть, что там, внизу. Выглядело так, словно Лабиринт опирался на некую структуру, поднятую на мили и мили над землёй.
«Но это же невозможно, — думал он. — Так не бывает. Иллюзия, не иначе!»
Он со стоном перекатился на спину. Всё: и внутри, и снаружи — ужасно болело, раньше ему и в голову не пришло бы, что может существовать
— Не могу поверить. Мы живы, — вымолвил Томас.
Минхо ничего не ответил, лишь кивнул. Его лицо было лишено всякого выражения.
— Сколько там этих тварей? Неужто мы убили всех?
Минхо фыркнул.
— Скажи спасибо — рассвет наступил, не то давно бы уже имели ещё десяток говнюков на наши задницы. — Он, содрогаясь и постанывая, переменил позу. — Не могу поверить. Точно тебе говорю. Мы умудрились пережить целую ночь. Такого ещё никогда не случалось.
Томас понимал, что должен бы сейчас гордиться собой, чувствовать себя героем, что-нибудь в этом роде. На самом деле он ощущал лишь бесконечную усталость и облегчение.
— Что мы сделали иначе, чем другие?
— Да откуда я знаю? У мертвеца трудновато разжиться сведениями, где он напортачил.
Томас не переставал дивиться, почему яростные крики гриверов так внезапно прекращались, когда те валились с Обрыва, и почему он так ни одного из них и не увидел летящим навстречу смерти. Что-то в этом было странное и тревожное.
— Они как будто исчезли, что ли, после того, как перевалились через край...
— А, шизуха какая-то. Пара приютелей даже выдвинули теорию, что и другие вещи исчезают, но мы доказали, что они неправы. Смотри.
Минхо швырнул камешек с Обрыва. Томас проследил глазами, как тот летел и летел вниз, постепенно уменьшаясь, пока не стал неразличим. Томас обернулся к товарищу:
— Ну и в чём доказательство, что они неправы?
Минхо пожал плечами:
— Но ведь камень же не исчез, правда?
— А что тогда, по-твоему, произошло?
Томас чувствовал, что здесь кроется что-то значительное. Минхо снова пожал плечами:
— Да фокус-покус какой-то, чёрт его знает... У меня и так башка раскалывается, на хрен ещё думать чёрт знает о чём.
Внезапно Томаса словно что-то толкнуло изнутри, и все мысли об Обрыве исчезли — он вспомнил про Алби.
— Нам надо обратно. — Собравшись с силами, он поднялся на ноги. — Надо снять Алби со стены.
Увидев недоумённое выражение на лице Минхо, он в двух словах объяснил, какое применение нашёл зарослям плюща.
Минхо удручённо уставился в землю.
— Забей. Он мёртв.
Томас отказывался верить.
— Откуда ты знаешь? Пошли! — И он заковылял по коридору.
— Да потому что никто никогда не...
Он замолк, и Томас понял, что Бегун имел в виду.
— Ты говоришь так, потому что к тому времени, когда их находили, они все были убиты гриверами. А Алби только ужалили иглой, так ведь?
Минхо поднялся, и они с Томасом побрели ко входу в Приют.
— Не знаю... Такого просто раньше не случалось. Нескольких парней ужалили иглами, это да, но то случилось днём. Все они получили сыворотку и прошли через Превращение. А тех бедных шенков, что застряли в Лабиринте на ночь, мы находили гораздо позже, иногда несколькими днями позже, если вообще находили. И их всех убили так, что тебе, поверь, не в дугу будет слушать.
Томаса передёрнуло при этих словах.
— После того, что приключилось с нами, могу себе представить.
Минхо вскинул взгляд. Его лицо внезапно преобразилось.
— Слушай, я думаю, ты правильно догадался! Мы ошибались!.. Ну, скажем,
Они завернули за очередной угол. Минхо устремился вперёд, и хотя он прибавил шагу, Томас не отставал. Происходило нечто удивительное: он чувствовал себя здесь, как рыба в воде, угадывая направления и зачастую заходя на поворот ещё до того, как Минхо указывал путь.
— О-кей, эта сыворотка, — сказал Томас. — Я уже слышал о ней пару раз. Что это такое? Откуда она берётся?
— Сыворотка — она сыворотка и есть, шенк. Грив[9]-сыворотка.
Томас выдавил жалкий смешок:
— Ну вот, а я-то думал, что уже всё знаю про это дурацкое место. Почему вы так её называете? И почему зовёте этих тварей гриверами?
Теперь они шли по бесконечным извивам Лабиринта бок о бок, и Минхо пустился в объяснения.
— Не знаю я, откуда все эти названия. А сыворотку мы получаем от Создателей — ну, это мы их так называем. Она приходит с другими припасами, каждую неделю, железно. Так всегда было. То ли лекарство, то ли противоядие, кто его знает... Уже заряжена в шприц, прямо бери и пользуйся. — Он сделал жест, словно втыкая иглу себе в руку. — Всаживай эту пакость в беднягу, которого ужалили, — и он выздоравливает. Правда, через Превращение всё равно приходится пройти, но после этого всё нормуль.
Минуту-другую они шли в молчании, пока Томас осмысливал информацию; за это время они одолели пару очередных поворотов. Превращение — вот что занимало его мысли. Что бы это могло быть? А ещё он — уже совсем непонятно почему — продолжал думать о девушке...
— Вот странно-то... — снова заговорил Минхо, — мы никогда об этом раньше не говорили. Если Алби ещё жив, то почему бы не предположить, что сыворотка ему поможет? Мы по дурости забрали себе в головы, что раз Двери закрылись — всё, хана, тебе крышка. Нет, мне нужно самому увидеть эту подвесочку на стене. Признайся, ты же просто мне впариваешь?
Они продолжали идти: Минхо выглядел почти счастливым, а вот Томаса кое-что терзало. Он гнал от себя эту мысль, но в конце концов не выдержал:
— А что, если на Алби напал другой гривер? После того, как я увёл того, первого?
Минхо бросил на него косой взгляд, но ничего не ответил.
— Я только хочу сказать, давай поторопимся, — пробормотал Томас. Ему очень хотелось надеяться, что его усилия по спасению Алби не пропали даром.
Они попытались ещё прибавить шагу, но измученные тела отказались подчиняться. Пришлось вернуться к прежней, медленной ходьбе, несмотря на то, что нужно было торопиться. Когда они завернули за следующий поворот, Томас различил впереди какое-то движение. От неожиданности сердце у него
