Пришла, встала перед толпой, бросила на женщин презрительный взгляд, уперла руки в бока и говорит:
– Ну так я пришла, староста, зачем звал?
– Вижу, что пришла. Подойди ближе. Змо сделала несколько шагов.
– Слушай, Змо, вот уже три тысячи лет село наше Татрак стоит в долине Муша на этой прохладной горе, по дороге в Сасун. Но такого беспутного существа, как ты, наш край еще не видел.
– Полегче рот свой раскрывай, староста.
– И впрямь бесстыжая! – рассердился староста. – Не хватит тебе наше село позорить? Народ весь, видишь, собрался, требуют гнать тебя из села.
– Вот эти шлюхи?
– Молчи! Скажи-ка лучше, что тебе сделали эти смиренные молодые невестки, эти невинные армянские женщины, для чего ты день и ночь поливаешь их грязью? Это что же получается – воровка ты сама, потаскуха сама, а их обзываешь? Что же ты им свои клички даешь? Насколько мне известно, ни свадьбы у тебя не было, ни мужа. А у них свои законные мужья, и брак их записан в нашей церковной книге. Достойные, прилежные люди, чтущие свой дом и род. Трудолюбивые, все село как один-единый улей работает. Да погляди ты, что это за женщины! В присутствии мужчин воду отвернувшись пьют. Так зачем же смущаешь покой нашего замечательного народа, наших славных людей? И без того у нас мучителей немало. Может, ты жена султана, так иди садись рядом с ним. А если ты возлюбленная бека, ступай к своему беку, что тебе делать среди нас, тружеников. Погляди на смуглые эти, пригожие лица. У всех свой естественный цвет, и пахнут наши невестки цветами и травами наших лугов и полей, а ты… что за пакость размазала по своему лицу, что это за краска на нем? Откуда ты эту погань сюда принесла? Душою нечистая, с виду сатана, а в доме святую книгу держишь! Отвечай мне перед всем народом – куда тебя отправить, как нам от тебя избавиться?
– Прогнать Змо, прогнать из села! Не хотим ее, не желаем! – закричали женщины в один голос.
В это время на горе Чанчик показалась бедно одетая женщина и, оступясь на каменистом склоне, сошла в село.
Самой бедной жительницей села была Фидо, муж ее давно умер, дом стоял пустехонький. Топлива у нее никогда не было. Обед готовила у соседей. Детей своих кормила похлебкой из крапивы. Набирала в поле крапиву, тем и пробавлялись.
Пришла Фидо, в переднике крапива, в руках нож держит. Увидела, что все женщины кричат: «Не хотим, не желаем!» – и сама еще издали стала кричать: «Не желаем, не хотим!»
Староста ее спрашивает:
– Тетушка Фидо, эти люди знают, для чего они горло дерут. А ты что кричишь, ты-то чего хочешь?
– Не знаю, почему они так кричат, но зря народ голосить не станет. Где весь народ, там и Фидо.
– О Змо разговор, – объяснил староста. – Народ хочет прогнать ее из села. А ты что скажешь?
– Да разве ты не знаешь, староста, что Змо шлюха? Креста на ней нет. Двое детей у нее, оба полоумные. Позавчера я чуть глаза ей не выколола! Говорит мне: «Фидо, ты что каждый день в горы таскаешься? Смотри, там под деревьями фидаи прячутся. Ежели понесешь, кто ребенка твоего крестить станет?» Это мне-то! Нет, староста, или я останусь в селе, или Змо. Побойся, бога ради. Ты что же, спрашивается, свои грехи на меня взваливаешь, а?! Возьму да и пожалуюсь на тебя самому главному фидаи – Роднику Серобу!
– Родник Сероб давно уж мертв.
– Геворгу Чаушу пожалуюсь. Тебе дело говорю, староста, – или я, или Змо.
– Не велика беда, уходи, – фыркнула Змо. – Одной нищенкой меньше будет.
– Лучше нищей быть, чем бесстыжей, – и Фидо плюнула в лицо Змо, повернулась и ушла.
– Получила? Ну что теперь скажешь? – обратился к Змо староста.
– Что говорить-то, староста? Разгони их всех, тогда и скажу, – ответила Змо, вытирая лицо.
– Ступайте, невестушки, ступайте по домам. Посмотрим, что Змо мне скажет.
И все женщины, старые и молодые, разошлись, пошли по домам.
– Ну, староста, чтоб тебя землей засыпало, – сказала Змо, когда все разошлись. – Я-то думала, ты умный человек. Ты и сам знаешь, что беспутней меня на свете нет бабы. Что же мне еще остается, как не обзывать всех? А святая книга… так я ею грехи свои замаливаю.
– Как она к тебе попала?
– Один знакомый курд нашел в ущелье Красного Дерева. Ночью пришел ко мне и принес в подарок молитвенник.
– Когда это было?
– Тому уж семь лет.
– За то, что призналась, оставляю тебя в селе, но книгу у тебя отберу. Это молитвенник «Кочхез» из дома Рыжего попа, тот самый, что Арабо потерял в брнашенском лесу. В нем пергаментные листы и серебряный оклад, седьмого века эта книга.
– И обернута в платок. На платке нарисована соха, мужчина с сохой, поле пашет.
– Быстрей иди домой, принеси мне эту книгу.
– Воля твоя, староста.
– Парень Мхто!
– Чего желаешь, староста?
– Пойдешь с Змо, возьмешь молитвенник «Кочхез», принесешь мне.
– Иду, староста.
Мхто принес молитвенник, и я, попрощавшись с селом Татрак и его старостой, взял книгу дома Арабо и пустился в обратный путь.
Вот вам и Змо. Я увидел ее в селе Татрак. Такие Змо повсюду есть. Мир не может существовать без Змо.
Огонь в Тахвдзоре Но ведь я должен смыть скверну с молитвенника Арабо, так мне наказал огненный конь из Взрыв-родника. В конце молитвенника был ишатакаран – памятные записи. На первой страничке этих записей я прочел: «Если увидишь меня у мерзкого человека или в кощунственном месте, смой с меня скверну тахвдзорским огнем». Я вспомнил, что в Хутском краю есть село с таким названием, и, не долго думая, направил шаги в сторону Хута.
Село это находилось над самым обрывом, тянулось вдоль глубокого оврага. Напротив возвышалась гора Маратук. Тут же протекала брнашенская речка. В селе этом жили армяне вперемешку с курдами из рода Шеко. Дома армян были каменные, добротные. Земля была полюбовно поделена между армянами и шекоевскими курдами.
Вдруг я услышал за собой чьи-то шаги. Какой-то мужчина обогнал меня – на меня он не обратил никакого внимания. Под мышкой он держал белый холщовый мешок и какой-то инструмент, какой – я не разглядел. Он шел, чуть подавшись вперед, не отрывая глаз от земли, словно бы отсчитывал свои шаги.
На лице его было выражение крайнего отчаяния. Видно было, что его мучает совесть. То ли он уже убил кого-то, то ли шел убивать, такая в нем была решимость.
Он пересек просяное поле и постучался в первую же дверь. Дверь ему открыла женщина из хутских армян.
Мужчина сложил к ногам женщины кусок холста, который держал под мышкой, и что-то вроде молота и опустился на колени.
– Вот та кувалда, которой я убил вашего мужа, и вот тот саван, в котором я хочу лечь в землю. Я совершил преступление, которому нет прощения, и потому я сам своими ногами пришел к вам и саван с собой принес. Я хочу пролить свою кровь взамен пролитой мною крови. Вверяю вам свою жизнь. Убить меня или миловать – вам решать.
– Мое горе велико, но я армянка и не оскверню своего порога бесчеловечным поступком, – ответила женщина. – За смерть моего мужа я бы потребовала десятки жизней даже через много лет, но раз ты сам с саваном пришел в мой дом, готовый принять от меня смерть, мне нечего сказать. Прощаю тебя.
– Если прощаешь, позволь мне причаститься перед твоим очагом и взять из него огня, чтобы разжечь
