ущельях и роняли на скалы пестрые живописные перья.
Учитель Сенекерим рассказывал, что, когда были уничтожены языческие храмы в Мушской долине, жрецы и жрицы превратились в куропаток, полетели к ущелью, попрятались в расселинах Свекольного Носа. И вот они выходят стайками из-за скал, боязливо и осторожно кружатся в лучах уходящего солнца и спешат до заката спрятаться за камнями.
Вот несколько куропаток вылетели у меня прямо из-под ног и, кружась, скатились в овраг. Я смотрю на них, и меня охватывает какой-то благоговейный трепет: я вспоминаю старую легенду о жрецах и жрицах.
Сидя на высокой скале, я долго смотрю на долину Муша. Первыми жителями долины, согласно преданию, были потомки прародителя Сима, которые после потопа поселились в тех горах, что за Мушем, почему горная цепь была названа впоследствии Сим. Младшему сыну Сима – Тарбану – выпала на долю равнина перед этими горами: равнина стала называться Тарбанская, или иначе долина Тарона.
Еще одну историю рассказывал господин Сенекерим. Нет, я ошибся, эту историю рассказал учитель Мелкон. Оказывается, до маштоцевского алфавита в Армении существовали каменные языческие книги. Когда враг пришел в Тарон и стал безжалостно уничтожать эти книги, буквы в одно мгновение превратились в пчел и, роем взлетев с каменных страниц, укрылись в расщелинах Ццмака.
– Пойдите в сторону Ццмака, – сказал однажды учитель Мелкон. – На дороге, где монастырь Аракелоц, где камень Арабо, в яростном порыве застыла вершина с золотыми пиками – Медовые Скалы называются они. Это ставшие пчелами, как гласит предание, наши старые преследуемые письмена, здесь их вечное пристанище, вместо истины они источают теперь мед.
Сидя на большом утесе Свекольного Носа, я смотрю на Медовые Скалы. В лучах заходящего солнца пчелы совершают последние круги над своими каменными ульями.
Перед моим взором – село Алваринч. Направо – Тергеванк, село моей тетушки. С горы спускаются в село сельчане. Из монастыря Аракелоц идут. Ходили поставить свечку на могиле Давида Непобедимого*. Тетушка, увидев меня однажды в этом монастыре, сказала: «И ты давай прилепи, приладь свечку к хачкару** Непобедимого». Я сказал: пусть тергеванские лепят, он в их селе родился. «Почему, ты разве не армянин?» – обиделась тетка Гиневар, потом зажгла желтенькую свечечку, вложила в мою руку, отвела меня на восточную сторону монастырского двора и заставила опуститься на колени перед старым хачкаром…
* Давид Непобедимый – выдающаяся фигура в истории армянской философской школы начала VI века. ** Хачкар – крест-камень.
Я был так поглощен открывшимся видом, что не заметил, как спустился вечер. Сначала потемнело, густая темень покрыла землю, потом по всем четырем сторонам неба вспыхнули звезды, словно зажглись друг от дружки. Красива ночь в долине Муша.
Вот над моей головой протянулись розги святого Якова или, как говорим мы, армяне, прутья святого Акопа. По краям молочно-белого Млечного Пути постепенно перекинули мост Возничий и Весы. Один вышел из-за горы Аватамк, другой – из-за Манаскертской крепости. Звезды я превосходно различаю. Вон они. Семь Кумушек – так мы Большую Медведицу называем. Первая из семи звезд – Пахарь. Пахарь запряг пару буйволов и пару быков. А вон Пастух, вон подпасок – он принес в поле еду для пахаря и Пастуха. Рядом с подпаском виднеется еще одна звездочка – это собачка подпаска.
Скоро покажется Полярная звезда.
Прямо передо мной поблескивает красивая красноватая звезда, она только что выпрыгнула из-за Немрута – да прямо на небо. Не путай ее с Денницей. Это звезда Карван-Корус (Гибель Караванов). О, не одного путника сбивала она с пути!
На шее быка зажглись новые звезды. Взошли Луна и Денница. Сидя на макушке Свекольного Носа, я вижу, как Возничий, Весы, Денница и Караван-Корус, сияя, медленно плывут над долиной Муша.
Одна звездочка застряла среди Медовых Скал и, затаив дыхание, смотрит на другую звезду, улыбающуюся ей с макушки Сима.
Глубокая ночь. Кто-то пашет на противоположном склоне, – наверное, из селян Алваринча. Так ясно слышен скрип плуга среди ночного покоя. Волы устало движутся по склону горы. Я вижу их короткие и кривые рога, которые то падают в тень, то блестят под лунным лучом.
Я пошел, взялся за рукоять плуга и до рассвета пахал. Полярная звезда так ярко светит в небе. Это тот час, когда путники говорят друг другу: «Поднимайтесь, пора пускаться в путь».
Но куда я держал путь? Куда направлялся я?
Когда я последний раз посмотрел на небо, Пахарь уже исчез, уведя с собой быка, пастуха и подпаска. Собачки тоже не было. Покинули небо Весы и Луна. Оставалась одна Денница. Я оставил алваринчского землепашца с его короткорогими быками на поле и пошел по Деннице к Цирнкатару.
Арабо От Ццмака вилась тропинка, ведущая к монастырю. Я пошел по этой тропинке, добрался до Медовых Скал и стал подниматься вверх по склону Цирнкатара. Вдруг тропинка исчезла, и передо мной возникла скрытая деревьями скала. Сел я на эту скалу, дай передохну, подумал я и не заметил, как меня одолела дрема. Заснул я.
И приснился мне сон. Двое мужчин, пригнувшись, шли со стороны Ццмака. Один из них был учитель истории господин Сенекерим, другой – учитель Мелкон. Вдруг господин Сенекерим побежал за куропатками, поймал двух-трех и сунул за пазуху; остальные куропатки, квохча, разбежались, попрятались в расщелинах. А учитель Мелкон подошел к Медовым Скалам. Под полой старого своего пальто он держал миску. Подставил он эту миску под стекающий со скал мед. Пчелы стали слетаться в миску. И вдруг вижу – в руках у учителя Мелкона «Нарек» и на страницах его божественные пчелы, выстроившиеся ровными рядками.
«Поучись еще немножко, чтобы мог прочесть «Нарек» и «Хент» Раффи», – услышал я знакомый голос.
Когда я проснулся, Денницы уже не было видно. Сижу один-одинешенек на горе. Не по себе мне сделалось. Ведь этот край связан с именем храброго Арабо.
Семь лет мне было, когда я впервые услышал об Арабо и его скакуне Тилибозе. Рассказы об Арабо поразили тогда мое детское воображение.
Арабо был из рода, или, как у нас говорят, из домов Рыжего попа, родился в селе Куртер провинции Брнашен. При крещении был наречен именем Аракел. Говорили, что живет он поблизости от монастыря Аракелоц, в ущелье, скрытом вековыми деревьями. Зимой работает в Алеппо, а летом с оружием в руках воюет с курдскими аширетами и турецкими богачами; с ним рядом всегда его друг – юноша из Тергеванка по имени Мхо Шаен. Арабо и Мхо Шаен держат в страхе богачей, останавливают караваны, а отобранное добро раздают бедным крестьянам.
Однажды отцу Арабо говорят, что сын его отправился на Кавказ. Полагая, что сын скопил большое добро и снаряженный им в путь караван вот-вот доберется до Муша, отец отправился встретить караван. Через одного знакомого он узнает, что Арабо видели на дороге, ведущей в город Карс, – сидит, дескать, там и молотом бьет камень для мостовых. Приходит старик в Карс, находит сына – по спине его узнает, подходит и говорит: «Аракел, лао*, ты, значит, камень бьешь? А где же твои караваны, которые с Кавказа в Муш шли? Тьфу, чтоб молоко твоей матери поперек горла тебе стало!» – и, не взглянув больше ни разу на сына, возвращается в Брнашен.
