Хианка и отыскал там сотни обездоленных армянских сирот. Он собрал всех и привел в Муш. А Орел Пето, снарядив караван из двухсот сасунских сирот, отправил детей в Александрополь.
Курды из рода Шеко укрыли в своих домах и спасли от резни сотни армян. Когда добровольческие отряды пришли в Муш, курды из рода Шеко привели спасенных ими армян в город и сдали Андранику, получив от полководца богатые подарки.
Но обычно сирот приводили к Фетара Исро. На этот раз Исро стоял с пустыми карманами и с пустым хурджином и ожесточенно торговался с курдом-горцем. Курд зажал между ног мальчонку двух-трех лет.
– Ну прошу тебя, кончились наши деньги, отдай этого за полцены, – просил Исро.
Но курд не соглашался.
– Не отдам, – упрямо твердил он и перечислял всех знакомых курдов: каждый из них заработал на ребенке по золотому. Чем он хуже других?
И снова Фетара Исро просил-уговаривал курда, и снова курд качал головой и отвечал ему отказом. Наконец у Исро лопнуло терпение. В сердцах откинул он полог нашей палатки и прошел к нам.
– Ну как ты, Исро, что делаешь, каким делом занят?! – спросил полководец.
– Сирот собираю, паша, нам сейчас саженцы для нашего Айастана нужны.
– Где же ты будешь их держать?
– В Хнусе, в приюте барышни Рипсиме.
– Ну ладно. А сердит на что?
– Да курд один разозлил вот. Привел сироту, а у меня деньги все вышли уже, как ни просил черта – не отдает. А нам ведь каждый росточек дорог.
– Зови сюда этого курда.
Исро высунул голову из палатки.
– Паша зовет тебя, эй! – позвал он курда.
Курд, взяв ребенка за руку, вошел в палатку. Для курда внешний вид воина имеет большое значение. И поскольку я был представительнее Андраника, горские курды частенько принимали меня за прославленного полководца. Вот и этот – вошел и, сдернув с головы колоз, склонил передо мной голову, а я рукой ему на полководца показываю.
– Вон он, – говорю, – паша.
Курд, удивленный, повернулся к Шапинанду и, чтобы сгладить неловкость, дважды поклонился полководцу, прижимая колоз к груди.
Андраник по-курдски спросил его:
– Где ты нашел этого ребенка?
– У аскяра отобрал. Тот хотел разорвать его пополам – я не дал. Это сын погонщика мулов, в монастыре он жил.
– Как твоего отца звать, сыночек? – спросил я, заглядывая ребенку в лицо.
– Еранос.
– Где он сейчас?
– Моего папу убили…
– А тебя как звать?
– Зулум.
– Курды из рода Шеко сотни армянских жизней задаром спасли. Что хочешь за этого ребенка? – спросил полководец.
– Я не из рода Шеко, и мальчишку этого я, паша, считай, что у смерти вырвал, – похвалился курд и, повернувшись к Исро, сказал: – Дашь золотой – получишь мальца, не дашь – уведу обратно.
Я пошарил в карманах, ничего не нашел. Паша полез в карман – тоже пустой был. А мальчонка смотрел на нас с мольбой.
Ну конечно же мы могли одним ударом клинка расправиться с этим курдом и забрать ребенка, но мы вынуждены были сдерживать себя, потому что никоим образом не хотели повредить делу Исро. Дело это в последние дни получило широкий размах, в него включилось множество людей. Они по крупицам собирали осколки нашей родины.
– Подойди ко мне, мой мальчик, – обратился Андраник к Аладину Мисаку.
То, что он подозвал певца, означало, что на душе у Шапинанда тяжко. В такие минуты песня была единственным его утешением.
Аладин подошел и сел рядом с полководцем.
– Спой что-нибудь курдское, сынок.
– Жалобную песню хочешь или же любовную?
– «Хайле-хайле» знаешь?
– Знаю, паша.
– Ну так начинай.
Мисак приложил руку к уху.
– Нет, спой лучше «Хулнко», – сказал я.
– Согласен, – сказал паша и надвинул видавшую виды папаху на хмурый лоб свой.
– «Хулнко, издалека ты идешь… Слепи гнездо у бойницы развалившейся крепости», – воодушевленно затянул Мисак эту известную курдскую песню. Закончив ее, он запел по-армянски:
Сердце мое переполнено, а руки связаны, Вместо Муша остались развалины, Рухнули Норшен и Бердак, Куда этот мир идет?
Каждый из нас был князь, А теперь мы все бродяги, Только и знаем болтаем, Сирот за золото покупаем!
Отпрыск, где твой господин,
Где наш храбрый Арабо?
Честь и слава храбрецу,
А нам дайте нашего сиротинушку…
В глазах курда стояли слезы.
– Возьми, – сказал курд, подводя ребенка к Андранику. – Не нужно ничего. Эта песня посильнее золота…
Я поднял на руки малолетнего сыночка погонщика мулов Ераноса и передал Фетара Исро.
И так как этот случай произошел на Смбатасаре в те дни, когда были упразднены армянские добровольческие полки, с легкой руки Андраника мы окрестили сиротку «последним добровольцем».
Вернитесь!
Мне так хочется увидеть Аладина Мисака, услышать его песню. Из гайдуков считай что больше половины уже нет в живых. Последним погиб Джндо вместе с Сейдо Погосом, а старый фидаи лачканец Артин умер в доме, освятил свою гибель выстрелами.
Однако что стало с моим певцом? О, как бы я хотел увидеть его! Я усадил бы его рядом с собой, обхватил бы голову руками, и он сразу бы понял, что со мной. Спой же, Мисак, спой ту песню – ту, что хватала за душу!..
Я устал, Мисак. Крепость Смбатасара рухнула мне на голову, нет больше на свете чудо-коней Взрыв- родника, они ушли под землю. Господи, до чего же я хочу услышать твою песню, ту, что ушла с тобою и не повторится больше. Я искал в горах цветок брабиона, спой мне песню про этот цветок…
Мой конюх Барсег спал возле ясель. Я разбудил его, и мы, взяв лошадь, вышли из конюшни.
Ну вот и все. Куда идешь ты, взявшись за уздечку, понурый такой? Пустой хурджин перекинут через седло, с плеча свисает ружье. О чем задумался ты, что ступаешь так тяжело? Не впервой я вижу тебя озабоченным. Чем помочь тебе? Может, рассказать тебе про твою дорогу?
Ты пересекаешь Мушскую долину. Перед тобою Свекольный Нос. А повыше – знакомая скала. Давай-ка я усажу тебя на эту скалу. Отсюда начал ты свою жизнь фидаи. Может быть, здесь же и кончишь ее?
Что с тобой, ты отворачиваешься, чтобы конюх твой не видел твоего лица. Ты Арабо вспомнил, наверное? По правую руку от тебя – Тергеванк, и по-прежнему раскрыта та дверь, в которую ты метнулся, чтобы схватить со стены теткино решето… Ты помнишь ту легендарную битву?
А рядом – Алваринч. Геворг захмелел тут, но ты не пей, не пей здешнее вино, оно такое пьяное. Если
