Но как это сделать?
И вот что он придумал: он обошел заросли кругом, все время прикладывая ухо к земле, и ему показалось, что в одном месте голоса и неумолкающий стук лопаты слышится отчетливее.
Индеец посмотрел вниз, и глаза его просияли: он увидел маленький глинистый холмик; холмик этот был весь в трещинах и формой своей походил на голову сахара; он возвышался на две пяди над уровнем земли и был прикрыт листьями подорожника.
То был вход в муравейник, в одно из тех подземных сооружений крохотных строителей, которые своим терпеливым трудом делают иногда подкоп под целое поле и воздвигают под землей крепкие своды.
Муравейник, обнаруженный Пери, был покинут его обитателями из-за того, что подземные ходы залило дождем.
Индеец вытащил нож и, срезав купол этой миниатюрной башенки, нашел отверстие, которое уходило глубоко под землю; несомненно, это был ход, и вел он под то самое место, откуда слышны были голоса.
Ход этот послужил индейцу чем-то вроде слуховой трубы, через которую он теперь мог отчетливо разобрать слова.
Он сел и стал слушать.
XV. ТРОЕ
Этим утром Лоредано очень рано вышел из дома; углубившись в лес, он остановился и стал ждать.
Четверть часа спустя к нему присоединились Бенто Симоэнс и Руи Соэйро.
Не проронив ни слова, все трое пошли дальше; итальянец шел впереди, а двое других следовали за ним; время от времени они обменивались многозначительными взглядами.
Наконец Руи Соэйро нарушил молчание:
— Не для того же вы нас сюда вызвали, чтобы ни свет ни заря гулять по лесу, мессер Лоредано?
— Разумеется, нет, — лаконично ответил итальянец.
— Тогда не тратьте времени попусту и выкладывайте, в чем дело.
— Подождите!
— Это вы лучше подождите, — оборвал его Бенто Симоэнс, — а то вы шагаете так, что за вами не угнаться. Куда вы хотите нас завести?
— Увидите сами.
— Ну, если из вас слова не вытянешь, ступайте себе с богом одни, мессер Лоредано.
— Да, — добавил Руи Соэйро, — ступайте. А мы уж лучше назад вернемся.
— И дайте нам знать, когда говорить надумаете.
Оба авентурейро остановились. Итальянец обернулся к ним и презрительно скривил рот.
— До чего же вы оба глупы! — сказал он. — Что ж, воля ваша, возвращайтесь. Только помните, вы теперь в моей власти, и, хотите вы того или нет, все равно вам придется разделить мою участь! Возвращайтесь! Тогда я тоже вернусь, но для того, чтобы всех нас выдать.
Оба авентурейро побледнели.
— Лучше не напоминайте мне, Лоредано, — сказал Руи Соэйро, посмотрев на свой кинжал, — что есть надежное средство закрыть рот тому, у кого длинный язык.
— Вы хотите сказать, — пренебрежительно заметил итальянец, — что, если я задумаю на вас донести, вы меня убьете?
— Можете быть в этом уверены! — ответил Руи Соэйро тоном, в котором звучала решимость.
— А я ему пособлю! — добавил Бенто Симоэнс. — Жизнь-то нам дороже, чем ваши причуды, мессер итальянец.
— Хотел бы я знать, что вы выгадаете от моей смерти? — спросил Лоредано, улыбаясь.
— Вот так здорово! Что мы выгадаем? Вы думаете, что жизнь и покой не так уж много значат?
— Дураки! — сказал итальянец, окинув их взглядом, в котором были и презрение и жалость. — Неужели вы не понимаете, что если у человека есть тайна, как, например, у меня, и человек этот не олух, вроде вас обоих, он всегда принимает необходимые меры, чтобы уберечь себя от неожиданных неприятностей?
— Вижу, что при вас оружие есть. Так-то оно и лучше, — ответил Руи Соэйро, — как-никак вы можете предпочесть поединок убийству.
— Скажи лучше, казни, Руи Соэйро, — поправил его Бенто Симоэнс.
— Нет, не это оружие будет пущено в ход против вас. У меня есть другое, более действенное. И я знаю, буду я жив или мертв, мой голос дойдет издалека, даже из могилы, чтобы вас выдать и вам отомстить.
— Изволите шутить, мессер итальянец! Только время не очень подходящее.
— Скоро вы увидите, шучу я или нет. В руках у дона Антонио де Мариса мое завещание, и он его вскроет, как только узнает о моей смерти или будет думать, что меня нет в живых. В этом завещании рассказано, какой у нас с вами сговор и что мы все замышляем.
Оба авентурейро побледнели как смерть.
— Теперь вам ясно, — весело сказал Лоредано, — что, если вы меня убьете, или если какой-нибудь несчастный случай лишит меня жизни, или, наконец, если мне просто придет в голову сбежать и пропасть без вести, вас ждет неминуемая казнь.
Бенто Симоэнс застыл на месте, как в столбняке. Руи Соэйро сделал, однако, над собой усилие и собрался с мыслями.
— Быть не может! — вскричал он. — Все это ложь. Не родился еще человек, который бы такое придумал.
— Что ж, проверьте на собственной шкуре! — ответил итальянец с невозмутимым спокойствием.
— Да, с него станется… Это точно так… — пробормотал Бенто Симоэнс сдавленным голосом.
— Ну нет, — стал спорить Руи Соэйро. — Сам сатана и то бы такого не придумал. Послушайте, Лоредано, признайтесь, брехня это все! Вы просто решили нас припугнуть!
— Я сказал правду.
— Враки это! — в отчаянии воскликнул авентурейро.
Итальянец улыбнулся; вытащив из ножен шпагу, он поднял ее перед собой и, поцеловав крест на ее рукояти, внятно сказал, растягивая каждое слово:
— Этим крестом и мукой господа нашего Иисуса Христа, моей честью на этом свете и спасеньем души на том — клянусь!
Бенто Симоэнс упал на колени, потрясенный этой клятвой, которая здесь, в чаще темного и безмолвного леса, звучала особенно торжественно.
Руи Соэйро, бледный, с глазами навыкате, с дрожащими руками, взъерошенными волосами и растопыренными пальцами, которые так и застыли в воздухе, казалось, воплощал собою отчаяние.
Он простер руки к Лоредано и, едва дыша, крикнул:
— Как, Лоредано, вы доверили дону Антонио де Марису завещание, где рассказано, какой дьявольской хитростью вы хотите погубить его семью?..
— Да, доверил!
— И в этом документе вы пишете, что собирались убить его и его жену, поджечь его дом…
— Да, все это я написал!
— У вас хватило наглости написать, что вы собираетесь похитить его дочь и сделать ее, благородную девушку, наложницей такого бродяги… такого негодяя, как вы?
— Да.
— И вы написали также, — продолжал Руи в безумном ужасе, — что другая дочь будет отдана нам и мы кинем жребий, кому провести с нею ночь?
— Я ничего не позабыл, тем более такого важного обстоятельства, — ответил итальянец,
