девочки из второго класса подошли к нему и спросили:
— Отчего ты так плачешь?
Но он не отвечал и продолжал рыдать.
— Скажи, что с тобой, почему ты плачешь? — продолжали спрашивать девочки.
Тогда он открыл свое совсем еще детское личико и, заикаясь, рассказал, что сегодня он чистил трубы в нескольких домах и заработал тридцать сольдо, а потом потерял их, они выпали через дырку в кармане — вот она, эта дырка, — и теперь он боится идти домой без денег.
— Хозяин меня прибьет, — закончил он и снова в отчаянье закрыл лицо руками.
Девочки стояли и смотрели на него, задумавшись. Тем временем к ним подошли другие девочки, большие и маленькие, просто одетые и синьорины, все с сумками в руках. Одна из старших, у которых на шляпе было голубое перо, вынула из; кармана два сольдо и сказала:
У меня только два сольдо, но давайте устроим сбор!
— У меня тоже два сольдо, — откликнулась другая девочка в красном платье, — если каждая из нас даст что-нибудь, то мы конечно, соберем тридцать сольдо.
Тут со всем сторон послышалось:
— Амалия! Луиджина! Аннина! Одно сольдо! У кого есть сольдо? Вот еще сольдо!
У многих были с собой деньги на цветы или тетради, но они тоже пошли маленькому трубочисту. А некоторые, самые младшие, протягивали даже по несколько чентезимо.[14]
Девочка е голубым пером на шляпе получала монеты и громко считала:
— Восемь, десять, пятнадцать!
Но этого было мало. Тут подошла еще одна девочка, из самых старших, похожая скорее на молодую учительницу, и дала сразу пол-лиры. Это было встречено всеобщим восторгом. Однако всё еще не хватало пяти сольдо.
— Вот идут ученицы четвертого класса, у них, наверное, есть деньги, — сказала одна из девочек.
Четвероклассницы подошли, и сольдо посыпались со все сторон.
Все столпились вокруг маленького трубочиста, и прият было видеть, как он стоял, окруженный всеми этими разноцветными платьицами, перьями, ленточками, локонами. Тридцать сольдо уже давно были собраны, а девочки всё еще сыпали и сыпали деньги. Самые младшие, у которых не было денег, проталкивались среди старших и подавали свои букетики, чтоб тоже участвовать в общем сборе.
Вдруг выбежала привратница с криком:
— Синьора начальница!
Девочки разлетелись во все стороны, как стайка воробышков и маленький трубочист остался один, посреди улицы. Он был счастлив. Он вытирал свои заплаканные глаза, руки его были полны денег, в петлицах курточки, в карманах, за лентой шляпы торчали букетики, и вся земля у его ног была усеяна цветами.
Памятный день
Мой друг Гарроне
У нас было всего два дня каникул, но мне казалось, что я очень долго не видел Гарроне. Чем больше я узнаю его, тем всё больше он мне нравится, — так же, впрочем, как и всем другим мальчикам. Только самые отчаянные не любят Гарроне, оттого что при нем не смеют безобразничать.
Как только какой-нибудь большой парень набрасывается на малыша, тот кричит: «Гарроне!» — и обидчику приходится останавливаться.
Гарроне — сын железнодорожного машиниста. Он поздно начал ходить в школу, потому что проболел целых два года. Гарроне — самый высокий и самый сильный во всем классе, — ему ничего не стоит одной рукой поднять парту. Он постоянно что-то жует, и он очень добрый. Что у него ни попросишь — карандаш, резинку, листок бумаги, перочинный ножик, — он всё это сейчас же даст или даже подарит; на уроках он не разговаривает и не смеется, а смирно сидит за партой, хотя еле за ней помещается. Он сидит всегда сгорбившись и втянув голову в плечи. Когда я смотрю на него, он улыбается мне и щурится так, как будто хочет сказать: «Ведь мы с тобой друзья, Энрико, правда?».
Но вместе с тем вид у Гарроне очень смешной: сам он большой и толстый, а его куртка, штаны, рукава — всё для него лишком узкое и короткое. Волосы у него острижены под гребенку, шапка не держится на голове, башмаки на нем грубые, а галстук всегда скручен веревочкой.
Милый Гарроне, довольно один раз заглянуть ему в лицо, чтобы полюбить его, а самые маленькие мечтают сидеть с ним за одной партой. Гарроне очень хорошо знает арифметику. Книги его перевязаны кожаным ремешком. У него есть ножичек с перламутровой ручкой, который он нашел в прошлом году на военном плацу. Этим ножичком он один раз порезал себе палец до самой кости, но в школе никто так и не узнал об этом, а дома он тоже ничего не сказал, чтобы не беспокоить своих родителей. Он не сердится, когда над ним шутят, но если он что-либо утверждает, а ему скажут, что это неправда, тогда беда! Глаза его
