смогла бы вернуться к прошлому, но я его любила по-настоящему, особенно вначале. Столько романтических мечтаний было.
– А какой он у тебя? – спросила Констанца.
– О, высокий, красивый, очень богатый.
– Звучит неплохо, – отметила Констанца.
– Может, и так, но меня он никогда не понимал. Не хотел понять и даже не пытался. Я была просто милой женушкой, которую он, придя домой, целовал в лобик.
– Мой Хью и этого не делал, – сказала Констанца. – Вечно говорил только о своем регби и поло. Ни разу не трахнул меня в лоскуты, как Гонзаго.
– Тогда, наверное, и сейчас не устраивает обалденных землетрясушек с мулаточкой, нет?
– Да ну! – рассмеялась Констанца. – По-моему, он всегда этим занимался, и потому не особо интересовался мною.
– Интересно, он собрал тогда выкуп? Как считаешь?
– Думаю, да, – ответила Констанца. – Он всегда поступал правильно и вовремя. Как немец.
– Так, может, нам их забрать? Наверняка они еще у него, раз он такой педантичный.
– Видимо, он ждет, что мы с ним свяжемся, – сказала Констанца.
– Так нужно послать ему новую записку. И мы обменяем тебя на деньги.
– А я потом снова убегу, – продолжила мысль Констанца.
– Правда, это немножко подло – так с человеком поступать, ты не считаешь? Я хочу сказать, совершенно беспринципно.
– Мы вернем ему деньги после победы, – бесстыдно заявила Констанца. – Пошли, расскажем Ремедиос.
Та отнеслась к предложению весьма настороженно.
– Во-первых, похоже, в том районе шастают военные. И мне не улыбается, чтобы все закончилось зряшной потерей людей и снаряжения. А во-вторых, откуда мне знать, Констанца, – может, ты все это задумала, чтобы сбежать и потом нас выдать?
Констанца сильно обиделась, у нее даже лицо от возмущения перекосило.
– Это просто смешно! – сказала она. – Для начала, даже если я не вернусь, у вас все равно будет полмиллиона долларов. И как я приведу сюда солдат и все такое, если не знаю, где мы находимся?
– Мы можем завязать ей глаза по дороге, если ты считаешь, что в этом есть необходимость, – предложила Глория.
– Пожалуйста, я согласна, – фыркнула Констанца, еще сердясь на Ремедиос. – Но я все равно вернусь из-за Гонзаго и потому что хочу быть здесь.
Ремедиос вздохнула – она сомневалась.
– Я подумаю, – сказала она. – Завтра сообщу вам окончательное решение.
По пути из хижины Глория спросила:
– Кстати, а почему ты до сих пор от Гонзаго не забеременела? Не пора ли уже?
– Знаешь, – ответила Констанца, – я думала, двух детей вполне достаточно, и стерилизовалась в Нью- Йорке.
– Мне казалось, ты католичка! – удивилась Глория.
– Так-то оно так, но религия и практическая сторона – разные вещи. А ты почему от Томаса не забеременеешь?
Глория очень грустно улыбнулась:
– Меня тоже стерилизовали. В Буэнос-Айресе.
Утром Ремедиос передумала. Она послала Федерико за подругами, и те в нетерпении зашагали к командирской хижине.
– Интересно, что она скажет? – пробормотала Констанца.
Ремедиос сказала, что виделась с Аурелио, «тем забавным индейцем», и он сообщил, что военные ушли из Чиригуаны как раз в тот день, когда он ездил туда продавать кукурузу.
– Но он сказал, там еще остались лесные патрули рейнджеров, – прибавила Ремедиос. – Говорит, они далеко на востоке, и местные индейцы устраивают им там веселую жизнь, так что у нас проблем не будет. Правда, мы не знаем, чем заняты горные рейнджеры, но в саванне вас это не касается.
– Так мы можем отправляться? – спросила Глория.
– Отправляйтесь. Завтра утром придет Аурелио и проведет вас через джунгли, чтобы вы не попали в его ловушки, а потом встретит на обратном пути. Когда будете возвращаться, договоритесь с ним сами. Что касается тебя, Констанца… – Ремедиос посмотрела ей прямо в глаза – …я решила тебе поверить, но, если ты задумала нас надуть, обещаю, что мы тебя выследим и пристрелим. Ты поняла?
– Чего уж тут не понять, – ответила Констанца. – Но, поскольку я не собираюсь вас обманывать, вам не придется меня убивать.
– Ладно, – сказала Ремедиос. – Глория, ты назначаешься старшей. Возьми Федерико, он родом из того поселка и знает окрестности. Думаю, вам нужно взять еще двух человек.
Ремедиос про себя улыбнулась. Она прекрасно знала, что подруги выберут Гонзаго и Томаса, и понимала – вряд ли Констанца сбежит, когда Гонзаго ревниво стережет ее у стен усадьбы дона Хью.
– И вот еще что, Констанца…
– Да?
– Если у твоего мужа в доме есть оружие, боеприпасы или взрывчатка, мы были бы весьма за них признательны.
На рассвете Аурелио встретил партизан и двинулся вперед, не проронив ни слова. Он безошибочно вел их через джунгли, хотя порой казалось, никакой дороги нет. Не станем описывать это путешествие; скажем только, что оно было долгим, невыносимым из-за насекомых-кровососов, партизаны взмокли, да прибавим еще, что Аурелио видел, как всю дорогу Парланчина шла на пару шагов позади Федерико. Длинные волосы стекали ей на бедра, она неумолчно болтала, а рядом трусил оцелот.
Аурелио довел партизан до края леса, где начиналась саванна, и подробно растолковал Федерико, как добраться до поселка, хотя тот уже и сам сообразил. Договорились встретиться на том же месте ровно через неделю.
– Если вас не окажется, буду ждать еще два дня, – сказал Аурелио.
Когда партизаны ушли. Аурелио обратился к Парланчине:
– Гвубба, тебе разве можно влюбляться в мужчину, а не в духа?
– Папасито, – ответила она, – я знаю то, чего ты не знаешь.
Бойцы удивились, осмотрев поселок в бинокль Глории – тот самый, что некогда принадлежал генералу Фуэрте. Поля выкошены, а на обоих концах улицы возведены баррикады, увенчанные колючей проволокой.
– Неужели военные захватили? – спросила Констанца.
– Пошли разберемся, – ответила Глория.
Они подошли ближе, и Глория передала бинокль Федерико.
– Глянь-ка, может, кого знакомого увидишь.
С возрастающим волнением Федерико изучал картину в бинокль.
– Вижу отца! – закричал он. – У него новое ружье! Мисаэля вижу и Хосе! Оба с ружьями! А вон шлюха Долорес сидит на баррикаде и курит пуро! Ух ты! У всех оружие!
– По-моему, они решили обороняться от солдат, – сказала Констанца. – У них на то веские причины.
Отряд осторожно приблизился к поселку. На выкошенном поле Федерико замахал винтовкой и закричал:
– Не стреляйте! Это я – Федерико! Не стреляйте! Это я!
От группы людей, вышедших посмотреть, что за крик, отделилась фигура и направилась к партизанам. Остановилась, будто проверяя, не ошиблась ли, и потом вдруг побежала. Федерико рванулся навстречу.
Отец и сын стояли посреди поля. Ничего не говорили, только улыбались. Федерико показалось, отец совсем не изменился, только вроде пониже стал, а Серхио увидел, что сын превратился в мужчину. Потом взгляд Серхио упал на «Ли-Энфилд».
