И головы поднять не смею, И жду кровавого конца, Как бессловесная овца, Идущая под нож злодею! Но я вовек не возбуждал Ничьей вражды; со мной все дружны. Все эти страхи — вздор ненужный: Кто никого не обижал, Шагает смело безоружный. И тот, кто мне принес поклон, Ведь сам же мне позволил он, Чтоб я кой-чем вооружился! Не для того ль, чтоб я страшился? Ведь страх всегда вооружен, И вряд ли юного гонца Мое оружье беспокоит: Глаза он сразу мне прикроет, А зрячему связать слепца, Конечно, ничего не стоит. Кто слыхивал такое диво? Ведь если женщина красива И ей желанен кто-нибудь, Он вправе на нее взглянуть! Как эта красота стыдлива! Что если, ангела лаская И сладостно прильнув к нему, Я черту шею обниму, Который, гнусный вид скрывая, Нарочно прячется во тьму? Что если лысая старуха, Оглохшая на оба уха, Давно отвыкшая жевать, Решила мной повелевать, Призвав на помощь злого духа? А вдруг она — одна из тех, Кого недуг французский гложет, И на меня ярмо наложит, Чтоб я потом, за час утех, Пять лет ходил, как труп, быть может? Но, кажется, сюда идут. Камило, Урбан в маске, с байковым клобуком в руке.
Урбан
Какой-то человек… Кто тут? Камило
Не вы ли новый мой приятель? Урбан
Явился ваш доброжелатель. Камило
Безумцы так себя ведут! Урбан
Никто не видит нас, Камило? Камило
Нас видят звезды и луна. Урбан
Хотя б угасла и она, Вас ждет небесное светило, Вам ночь блаженства суждена. Камило
Она, быть может, ангел божий, Быть может, ведьма с мерзкой рожей, Внушающей не страсть, а страх; Но раз я буду с ней впотьмах,
