Она удивленно взглянула на Малко.
— Полиция допрашивала всех. Ваш друг вышел один. Все люди в гостинице говорят только об этом убийстве. И почему бы мне захотелось вдруг убить вашего друга? Он мне очень нравился.
Казалось, она даже не взволнована.
— А потому, что у вас были контакты с людьми, которые все отдали бы за «шкуру» Ферди.
— С кем конкретно?
— С теми, кому вы известны под именем Ванды.
Она отрицательно качнула головой, и ее глаза каштанового цвета вдруг подернулись скорбью.
— Ванда... Я удивлена, что вам известно это имя.
— Почему?
— Это имя, которым я давно уже не пользуюсь. Как вы узнали его?
— Кое-кто назвал мне его в Йоханнесбурге, — ответил Малко, — сказав, что вы были «девкой по телефонному вызову».
— Совершенно точно, — сказала она спокойно. — Да, я была проституткой. Вы желаете знать, как все это произошло?
— Рассказывайте, — произнес Малко.
— Вы знаете, кем был мой отец?
— Нет.
— Пастором реформистской голландской церкви. Одним из тех подонков, которые проповедуют, что Господь Бог любит белых и что им нельзя смешиваться с неграми. Ну, так что ж, он сожительствовал с женщиной из племени басуто, служанкой, которая была для него также поварихой... Это была моя мать. Когда он заметил, что она беременна, он выставил ее за дверь. В то время господствовал апартеид. Тогда моя мать поселилась в «пондокки» на одном из плато, окружающих Кейптаун...
— Что такое «пондокки»?
Она слегка затянулась сигаретой, прежде чем ответить:
— Своего рода хижина из гофрированного железа и досок, скрепленных проволокой. Там-то я и выросла. В хижине было очень жарко и сухо, не было воды, а колючие кустарники подступали к самой двери. Зато в июне и июле там льют проливные дожди, и вода проступает повсюду, унося крышу и стены. Когда дожди кончались, люди отправлялись искать эти стены и крыши и старались восстановить прежнее жилище. Летом было хуже всего. Под гофрированным железом наша единственная комната уподоблялась жаровне. Моя мать умерла, когда мне было пятнадцать лет: ее укусила змея. Ее похоронили в яме, вырытой в земле, а на могиле воткнули куски железа, чтоб се труп не съели собаки. Меня приняли в семью соседнего «пондокки». Принял толстенный дядя, который делал себе напиток из черники и метилового спирта. В первый же вечер он уложил меня на соломенную подстилку, немного в сторонке от собственного ложа, и, когда его жена заснула, изнасиловал меня. Я и слова не могла молвить об этом, ибо тогда он вышвырнул бы меня за дверь. Это продолжалось два года, а затем я отправилась в Кейптаун.
— Там я встретила сутенера-негра, — продолжала молодая метиска, — и однажды он сказал мне, что в Йоханнесбурге я могла бы зарабатывать больше. Что там полно иностранцев, которые очень любят спать с негритянками или метисками. И вот я поселилась около Соуэто в задрипанном домишке. Вместе со мной в этом домике обитала еще одна девка, целый день курившая даггу и ставшая наполовину идиоткой.
Нас навещали на автомашинах грязные мерзавцы, спали с нами и после этого уезжали. Тогда-то мне и сказали, чтоб я именовалась Вандой. Каждую наделю мне давали пятьдесят рэндов, которые я прятала в заветное место. Однажды заявилась полиция, меня арестовали, и я переспала со многими фараонами, прежде чем выйти на свободу. Переболела несколькими венерическими болезнями. Потом какой-то тип, с которым я занималась любовью, рассказал мне кое-что о Габороне. Я села на поезд, и вот теперь я здесь. Я думала, что так и останусь проституткой, но мне повезло: я стала помощницей крупье. Так прошло уже два года. В один прекрасный день, когда у меня будет достаточно денег, я вернусь в Басутоленд и куплю какую- нибудь лавку.
— Вот так-то. Этого вам достаточно? — заключила молодая метиска.
Она с нескрываемым озлоблением раздавила в пепельнице недокуренную сигарету. На душе у Малко стало как-то муторно. Ее рассказ так походил на правду... Впрочем, ее голос, такой мягкий в начале рассказа, постепенно изменился и стал источать нескрываемую ненависть... Она не поняла истинного смысла испытываемого Малко чувства, и бросила ему:
— Я внушаю вам отвращение, не так ли? Еще бы: цветная шлюха!..
— Вам знакома девка, именующая себя Гретой? Гретой Манштейн?
Она насупила брови, видимо, задумавшись.
— Грета... Да-да, постойте. Я ее встретила здесь. У нее тоже были свои проблемы. Ее бросил сутенер. Она хотела стать проституткой. Я объяснила ей, что здесь у нее нет никаких шансов. Приезжающие сюда белые хотят негритянок. Это их больше возбуждает и обходится дешевле. В конце концов я дала ей телефон проститутки, с которой я работала на пару в Йоханнесбурге, посоветовав Грете сослаться обязательно на меня, то есть на Ванду. Именно под этим именем она меня знает. Я не в курсе, что стало с Гретой... Но почему вы меня об этом спрашиваете?
Малко не знал, что и думать. Все было возможно.
— Эта женщина — опасная террористка.
— Ах вот оно что! Внешностью она на такую не походила. А что она натворила?
— Она взорвала машину, нашпигованную взрывчаткой, в самом центре Претории, погубив десятки людей.
— Белых?
— И белых, и негров...
Молодая метиска покачала головой.
— Глупо это. Она должна была бы убивать только белых...
Малко внимательно смотрел на нее: она казалась вполне искренней...
— Вы белых всех подряд ненавидите? Не так ли?
— Нет, не всех белых, а только здешних: они страшно глупы и злы. Встречались мне и очень хорошие белые. Они хотели даже жениться на мне. На мне, шлюхе из племени басуто. Вы мне тоже симпатичны.
— Спасибо, — произнес Малко.
Расслабившись он опустил пистолет и вдруг почувствовал страшную усталость. Инстинкт внушал ему, что Ванда рассказала правду. Но, быть может, не всю правду. Ибо интуиция говорила ему и о другом: только за нею мог пойти Ферди. Несколько мгновений они наблюдали друг за другом, затем помощница крупье спросила:
— Вы по-прежнему мне не верите?
— У вас нет никакого предположения о том, что стряслось с моим другом? — игнорируя заданный ему вопрос, произнес Малко.
Она отрицательно качнула головой.
— Нет. Я разговаривала с ним в баре, — он сильно напился; потом я отправилась домой. Как и сегодня. У меня тяжелая работа, и я не люблю ходить по отелю, где все мужчины пристают ко мне.
— Однако вы согласились выпить с нами по стаканчику...
— Это не одно и то же. Вы мне... нравились. Мне показалось, что вы не такой, как эти крикливые пьяницы, таскающиеся по «Габороне Сан». Вы видите, мне повезло, и очень. Несмотря на все, через что я прошла, мне противны не все мужчины.
Она внезапно зевнула.
— Извините меня, но я устала. Вы хотите о чем-то еще меня спросить?
— Я хочу знать, кто убил Ферди, — не отступал от своего Малко.
— Его убила не я, — повторила Ванда.
Они довольно долго смотрели друг другу в глаза, ничего не говоря. Где-то вдали залаяла собака.
Ванда внезапно поднялась. Храня абсолютное спокойствие, она начала расстегивать пуговицы на своей блузке, и перед взором ее собеседника все явственнее проступал ее черный лифчик.
— Что вы делаете? — спросил Малко.
Она ему улыбнулась слегка иронически.
