– Это уж моя забота, не твоя, – оборвал его Тафик.
– Мы тоже неплохо справляемся, – продолжал ехидничать Селим Хан. – Если бы у меня была негодная разведка, меня бы уже не было в живых. После того, как этот человек начнет говорить, я передам его тебе...
Полковник Тафик нагнул голову, храня на лице непроницаемое выражение.
– Верю тебе, Селим Хан. Ты – надежный союзник, но президент очень гневался.
– Кто ему сказал?
Естественно, сказать мог только Тафик. Полковник скромно потупился.
– Не знаю, но, как тебе известно, он располагает прекрасными осведомителями. Как бы там ни было, дело представляется ему настолько важным, что он изъявил желание лично допросить этого человека. Ведь за последние месяцы ни одному агенту империализма не удавалось проникнуть в Кабул, благодаря ударам, которые мы нанесли фанатикам-экстремистам, поддерживаемым пакистанцами.
– Президент будет допрашивать сколько пожелает, – ответил Селим Хан. – Я передам его тебе через несколько дней.
Степенно отпив очень сладкого чая, полковник сказал:
– Президент поручил мне сказать тебе, что ему весьма желательно, чтобы ты немедленно передал мне этого человека.
Селим Хан молчал. Ему было плевать на то, что это могло прийтись не по вкусу Мавросу и его заказчикам. Он чихал с высокой горы на то, будет у него в доме или нет американский шпион, когда уляжется вся эта катавасия. Но если он выдаст Малко ХАДу, можно заранее распрощаться с двумя с половиной миллионами долларов. А это было уже кое-что существенное. Его раздражал насмешливый взгляд Доста Тафика. Вдруг лицо его просветлело, словно его посетило внезапное откровение.
– Послушай, Дост! – начал он. – Я привезу его в пятницу и прилюдно передам президенту.
Полковник медленно покачал головой:
– Никак нельзя. Президент желает допросить его уже сегодня.
Селим Хан подавил приступ ярости. Может быть, это правда, а может быть, и нет. Но у него не было прямого доступа к президенту Наджибулле. Он узнает лишь в пятницу, но тогда будет слишком поздно. Он стоял перед мучительным выбором.
Селим Хан развел руками, как бы признавая себя побежденным.
– Не хочу огорчить президента из-за агента империализма. Он – твой.
Радостный огонек блеснул в тусклых глазах Доста Тафика. Он встал, пожал руки Селима Хана и обнял его.
– Я буду счастлив увидеть тебя в пятницу. Инш Алла!..
– Я тоже, – отвечал Селим Хан, на сей раз действительно от души.
При благоприятных обстоятельствах именно в голову Тафика будет выпущена целая автоматная очередь. Селим Хан повернулся к Гульгулабу и вступил в немой разговор с ним. Гульгулаб быстро сообразил и утвердительно кивнул. Этот, по крайней мере, не страдал сентиментальностью. Селим Хан сказал Тафику:
– Садись в машину. Мои люди приведут тебе шпиона.
Он вышел с достоинством и начал подниматься по винтовой лестнице. Зеба ждала его, развлекаясь порнографическим фильмом на экране 'Самсунга'. Селим Хан повалился на постель, расстегнул штаны, закурил сигарету с гашишем и начал наслаждаться дивным языком Зебы. Он воображал, что жизнь прекрасна, что его назначат президентом, что у него будет еще больше денег и все женщины, каких он только ни пожелает.
Малко отворил дверь комнаты. Лучезарно улыбаясь ему, глухонемой жестами дал понять, что маршал ждет его внизу. Малко начал спускаться по винтовой лестнице, но едва успел одолеть первые ступени, как на его затылок обрушился сокрушительный удар. Потеряв сознание, Малко упал. Гульгулаб схватил его за ноги и сволок на первый этаж.
Там двое его приспешников взяли его за руки и ноги. Из-за пояса Малко выпал револьвер. Гульгулаб подобрал его и положил ему на живот.
Через три минуты они достигли ограды виллы. Моторы черного 'мерседеса' и 'волги' уже работали. Из 'волги' вылезли три хадовские 'гориллы', швырнули Малко прямо на пол и уселись едва ли не верхом на него. В ту же секунду обе машины тронулись с места. Полковник Тафик, сидевший в 'мерседесе', закурил сигарету и со смаком выпустил дым изо рта. Задание еще не было выполнено до конца, но начало было положено неплохое. Он получил редкостную добычу, о которой ему были известны лишь разрозненные сведения. Никто еще не мог выдержать допросов в ХАДе. Заветной его мечтой было раскрыть настоящий заговор, вдохновляемый Селимом Ханом, и бросить против него танковую часть ХАДа, которая окончательно рассчитается с ним. Но для этого ему нужно было представить президенту Наджибулле неопровержимые документы... Маршалу Селиму Хану отводилась заглавная роль в его политике 'открытых дверей'...
Наталья чистила свою аппаратуру, когда дверь ее номера с треском распахнулась, и, прежде чем она успела промолвить хотя бы слово, трое или четверо мужчин подмяли ее, придавив к полу. Она попыталась что-то сказать, но получила сильный удар кулаком по лицу, рассекший ей губу. Ошеломленную, оглушенную, ее поволокли из комнаты.
Два хадовца остались в номере и принялись запихивать ее пожитки в большие пластмассовые мешки.
– Послушайте, за что вы ее арестовали? – окликнул их американский журналист, слонявшийся в холле и решивший прийти ей на выручку. Но один из хадовцев отпихнул его дулом автомата 'узи'. Так называемые 'гиды' стыдливо отворачивались, а толстый администратор съежился, стараясь занимать как можно меньше места. Наталью втолкнули в белую 'волгу', поставленную у подъезда, и три машины рванулись с места. В голове у Натальи несколько прояснилось, но она лежала неподвижно, мысленно взвешивая свои шансы. Она еще не знала причину ареста, но ее видели журналисты, а это было самое важное: новость дойдет до ушей Мавроса, а уж он-то ее выручит! Но какое-то время придется потерпеть. Словно подтверждая ее предчувствия, один из ее похитителей наступил ей на лицо и надавил что было силы, причинив ей жестокую боль в носу и заставив ее вскрикнуть.
Промчавшись по городским улицам, белая 'волга' наконец круто повернула и стала. Оперативники вышли и выволокли ее наружу. Они находились во дворе хадовской казармы, неподалеку от аэродрома. Заломив ей руки за спину, два агента повели ее к обшарпанному желтоватому строению в четыре этажа. Всюду слонялись вооруженные люди в штатском и в военной форме. Они прошли двориком, где обмотанный чалмой бородатый мужчина стоял на одной ноге. Стоило ему опустить вторую ногу, как двое хадовцев начинали избивать его палками. Полураздетый человек дрожал на десятиградусном морозе.
Ее втолкнули в сумрачный коридор, а потом – в камеру-одиночку с крошечным, забранным железными прутьями оконцем. В камере не было ничего, даже циновки. Причину она скоро поняла. Пол камеры был вымощен островерхими каменьями, и спать нужно было прямо на них, чтобы узник страдал и здесь. Наталья опустилась на корточки в углу, привалившись спиной к стене. Камни уже начинали больно давить на ступни сквозь подошвы кроссовок. Странное было ощущение – попасть в руки своих союзников из ХАДа. Задание ее было настолько засекречено, что она не имела права раскрыться ни при каких обстоятельствах. И она знала афганцев. Если откроется, что она из советских, они сразу заподозрят двойную игру 'старшего брата' и не прекратят пыток, пока не выжмут из нее все, а потом без лишнего шума пустят в расход...
Один Элиас Маврос мог вызволить ее из этого отчаянного положения. Арест она объясняла только своим посещением американского агента в доме Селима Хана. Конечно, она совершила неосторожный поступок, но другого выхода у нее не было.
Малко сковали руки за спиной наручниками. Затылок разламывался от боли. Его швырнули в пустую камеру, где пол был утыкан острыми, больно давящими каменьями, так что ему пришлось сидеть на корточках, забившись в угол, как затравленный зверь. Камера, естественно, не отоплялась, и он щелкал зубами от холода. Когда сознание, после случившегося в доме Селима Хана, вернулось к нему, он обнаружил, что мчится в машине по кабульским улицам.
Почему Селим Хан предал его?
Ведь таким образом афганец лишался вознаграждения за измену. Разве что с самого начала вел
