месяца, в возрасте семидесяти одного года, в результате осложнений, вызванных кровоизлиянием в мозг. В тот момент он находился в Кейптауне. Его тело перевезли в Цюрих, и Грин произнес кадиш над его открытой могилой.
Грин встретился с женой отца Юлией, искусствоведом, превратившей их виллу на холмах с видом на озеро в настоящий музей. Там он снова увидел картину Гогена, которая так впечатляла его во время первой встречи с отцом в Гааге, – вечная женщина, тело, дающее жизнь.
«Я часами бродил по набережной, созерцая туман над озером, обедал в „Кроненхал“, перекусывал в „Спрюнгли“, покупал обувь в „Балли“ и в одно прекрасное снежное утро поехал к нотариусу, чтобы прослушать завещание».
Завещание состояло из двух частей. Жена Макса Грюнфелда получила виллу на озере и еженедельное содержание в десять тысяч швейцарских франков. Его любовнице из Гваделупы тоже достались кое-какие деньги, остальное же имущество было завещано Тому, включая предметы искусства и капитал в размере ста тридцати миллионов швейцарских франков.
«Любил ли меня отец? Или же отношение ко мне было шокирующим последствием его беспощадно эгоцентричной жизни, авторитарной и расчетливой, – попыткой „приклеить“ меня к своим следам и превратить в такого же собирателя вещей и барышей, олицетворявших собой власть?
Это было отвратительно. Это было уже слишком. Владея таким чудовищным количеством добра, невозможно было самому не превратиться в монстра. Это было вторым обрезанием. Словно в тумане, я вернулся в Амстердам».
За первый месяц Грин потратил больше денег, чем заработал за всю свою жизнь. Затем объявились родственники. Его отец никогда о них не упоминал, и Грин не подозревал об их существовании. У отца оказалась сводная сестра, жившая в Израиле, и двое племянников в Англии. Во главе с Юлией они образовали коалицию и с помощью легиона адвокатов принялись оспаривать завещание.
Грину необходимо было работать. Он хотел работать. Он играл роли в сценариях с предсказуемыми конфликтами, с накалами страстей, с подтекстом и двойным дном, которые в хаосе реальности кажутся смешными и наивными, но могут спасти жизнь.
Он боролся не из принципа, а лишь потому, что хотел заставить своих соперников попотеть. Только после того, как внезапно скончалась его бабушка – за один год они все трое, один за другим, покинули этот мир, словно не прощали другу смерти, – он сдался. Отказавшись от своей доли завещания, он уехал в Лос- Анджелес.
Вот о чем говорят биографические записки Грина, найденные в гостинице «Эглон» в Ментоне.
Но это еще не конец.
В то время я внимательно изучал газеты и журналы, ежедневно просматривал все телевизионные каналы. Моя комната представляла собой смехотворный архив всего, что указывало на страшный заговор между федеральным правительством в Вашингтоне и цветотехниками кабельных компаний. При помощи цветов они пытались промыть людям мозги и превратить их в безвольных роботов. Я был одним из немногих, кто это понимал. Поэтому я смотрел черно-белый телевизор.
С тех пор как моя журналистская карьера потерпела крах, жизнь превратилась в сплошной кошмар. Я пил, кололся, глотал и нюхал наркотики. Я боялся собственной тени, боялся дня, боялся ночи. Я работал телерепортером в программе «Верити» («Чарльз П. Штраусс специально для „Верити“»), пока не начал лакомиться всем, что мне предлагали. Я хотел быть частью их команды, но они во мне не нуждались – в лучшем случае они меня терпели. Время от времени они подбрасывали мне какую-нибудь сенсацию – новый сериал, слияние, скандал. Новости местного значения из деревни Лос-Анджелес, ничего такого, чтобы потрясло мир. Я ненавидел их за то, что им удавалось осчастливить меня такой мелочевкой. К счастью, я постиг то, что их пониманию было недоступно: «заговор колористов». Я помешался.
В «Лос-Анджелес таймс» я наткнулся на сообщение о трех трупах, найденных в доме близ Бенедиктового ущелья, недалеко от того места, где Мэнсон совершал свои злодеяния. Я перечитал статью несколько раз и вспомнил, что, переодетый копом, я караулил этот дом по просьбе Джимми Кейджа, польщенный до головокружения такой почетной ролью. Я аккуратно вырезал заметку и сохранил ее.
Через две недели в «Голливуд репортер» появилось сообщение, что Флойд Бенсон исчез вместе со своим Оскаром. Его работодатель, дочь, друзья и знакомые забили тревогу. Несколько дней подряд газеты печатали истории о жизни Бенсона и его таинственном исчезновении. Потом возникло другое шумное дело.
Я знал, что спасение близко. Мне понадобилось полгода, чтобы более или менее отвыкнуть от наркотиков, убедить социальную службу в том, что мне нужна новая челюсть, доказать своим бывшим коллегам по «Вэрьети», что я больше не параноик, что на этот раз у меня есть для них настоящая сенсация национального масштаба и что мне требуется задаток. В каком-то смысле Том Грин спас мне жизнь.
Спустя год после убийств я встречаюсь с продюсером Эдом Силвером в его офисе на территории киностудии «XX век Фокс».
Силвер рассказывает:
«Так же, как и все, я следил за событиями вокруг нераскрытого тройного убийства в Бенедиктовом ущелье. Застрелено трое сотрудников казино „Тропикана“, а в подвале обнаружен открытый пустой сейф! Загадка! Сенсация! Огромные статьи в газетах, бесконечные телевизионные ток-шоу. Я поручил своим людям собрать материал для фильма, но ничего не вышло – слишком мало фактов, на которые можно было бы опереться. А четыре недели назад случилось нечто потрясающее. Один мой хороший приятель Арнольд Шварц принес мне киносценарий Тома Грина „Небо Голливуда“. Некоторые совпадения в нем просто ошеломляют.»
Арнольд Шварц, опытный юрист, уже четверть века защищавший интересы выдающихся талантов, больше не был связан с Грином деловыми отношениями. За последние десять лет Грин все реже добивался успехов на актерском поприще и не нуждался (не говоря уже о том, что не мог себе позволить) в услугах юридического консультанта.
– В один прекрасный день я получил посылку от Грина, – рассказывает Шварц, – отправленную с Мальты. В посылке – личное письмо и толстая пачка бумаг – нечто среднее между киносценарием и романом.
По просьбе Грина, Шварц отправил несколько копий сценария своим коллегам по киноиндустрии.
Как только стало ясно, что Грин связывал убийство в Бенедиктовом ущелье с исчезновением Флойда Бенсона, тут же разгорелась борьба за права. Киностудии перебивали покупку прав друг у друга, но в конце
