но придется тебе справляться самому или тоже поступать к нам.
— Продолжай, — бросил Брам.
— Только какое отношение это имеет к твоему сыну? В группе, работавшей с твоим отцом, было три еврея: Френкель, Бернар и этот австралиец Шарп. Вместе с твоим отцом — четыре. У двоих пропали внуки, оба осенью две тысячи восьмого года. И один мусульманин, который тогда не стал еще верующим, а пока не сбежал на Запад, состоял в КПСС…
— Такова была плата за то, чтобы работать в серьезной науке и выезжать за границу.
— Точно. Этот мусульманин неожиданно вернулся к вере отцов…
— Ты называешь это «вернулся к вере»? Стал радикалом, уехал в Афганистан и примкнул к талибам!
— Который сделался радикалом и, как вы предполагаете, стал воровать детей у евреев. Боже мой, Ави, — ты хоть подумал, какие у него могли быть мотивы?
— Мотивов нет. Здесь у нас слабое место. Я думаю, он ненавидел моего отца. Возможно, классическая схема: узнал, что отец должен получить Нобелевку. Зависть — страшная сила.
— Но он и сам, кажется, был невероятно успешен в Англии? Со всеми своими патентами он превратился в мультимиллионера.
— Он возненавидел евреев. После того как поработал с ними в Амстердаме. Сол Френкель, Бернар, Шарп, мой отец.
— И подумал так: я увезу с собой их внуков?
Брам понял — защиту Балина будет трудно преодолеть:
— Что еще вам удалось выяснить о Яапе де Фрисе?
— Мы узнали, что он явился из Индии.
— Из Индии?
— Откуда попал туда — неизвестно.
— В Казахстане не искали?
— Мы не Моссад, мы Шабак. И занимаемся внутренними делами.
— То есть своим друзьям из Моссада ты даже не звонил?
— Там, насколько я понимаю, никого нет, кроме секретарши на полставки, которая отвечает на звонки.
— Яап де Фрис провел свою юность в Казахстане.
— Это ваши догадки, но доказательств-то нет.
— Их и не может быть на этом этапе, Ицхак. Кто-то должен поехать в Казахстан.
— Послушай, дружок, вы притащили мне фантастическую историю об ученом, ворующем внуков у своих бывших коллег. Теперь ты хочешь, чтобы я помог тебе проверить эту гипотезу: дал денег и задействовал свои связи?
Брам не мог сдержать улыбку:
— У тебя нет выбора, Ицхак. Тебе придется согласиться, но сперва ты желаешь убедиться, что я действительно хочу туда поехать. Да, я действительно хочу туда поехать. Так что кончай размазывать дерьмо по столу. Ты не хуже меня знаешь: мы не можем просто так отбросить эту гипотезу. Представляешь, а вдруг мы правы? Вдруг этот Исраилов на самом деле вывозил детей в Казахстан? Это не так сложно. Моего малыша он мог запросто взять с собой в Мексику, а оттуда — что два пальца об асфальт — вывезти куда угодно. А Яаппи де Фрис? Увезти на юг Испании, там сесть на паром — и в Марокко. Тогда, в две тысячи восьмом году, это было проще простого. Мне тебя тоже хочется кое о чем спросить. И я уверен, что у тебя есть ответ на мой вопрос. У тебя есть ответы на все вопросы, это твоя профессия, вернее, ты таким родился.
Балин глупо ухмыльнулся и пожал плечами.
— Какой ты, право, комплиментщик, Ави.
— Я точно знаю, когда должен похвалить тебя, Ицхак.
— Может, выпьешь чего-нибудь?
— Воды.
— Стакан воды, и мне тоже, — распорядился Балин, глядя в пространство; ясно, кто-то подслушивал весь их разговор. Может быть, еще и снимали скрытой камерой.
— Покинув Европу, — продолжал между тем Брам, — он вынырнул в Саудовской Аравии, но очень скоро уехал в Афганистан. Это было в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году, Исраилову был пятьдесят один год. Стал личным врачом Муллы Омара в
— В том, что взорвалась его лаборатория?
— Да ладно тебе, Ицхак, хватит придуриваться. Я еду в Казахстан, расскажи мне все, что знаешь.
Дверь открылась, и красавица сефардка поставила перед каждым из них по бутылочке воды.
Балин медленно открутил крышечку, глотнул прямо из бутылки и утер губы тыльной стороной ладони. Потом сказал:
— В сентябре двухтысячного года все это было чистой фантастикой. Впрочем, не все. Эти штуки с ДНК именно тогда и начались. Мои предшественники постоянно этим занимались. Исследования генетики евреев, все это дерьмо, в которое мы теперь вляпались, было жутко модно. А тут еще и коммерческие интересы страховых компаний, которые хотели знать о генетической предрасположенности своих клиентов к болезням, когда вычисляли страховые взносы, и так далее. Мы знали, что в Европе и в Америке проводятся и другие исследования ДНК. Поиски биологического оружия, воздействующего только на людей со специфическим генотипом. Моссад очень волновала лаборатория Исраилова в Шах-Вали-Кот. Они понятия не имели, что там происходило. И они решили не рисковать. Досай Исраилов был гением. У него были мозги, а может быть, и возможности. Может, он искал оружие против евреев, а может — лекарство от рака, никто не знает. Моссад не хотел рисковать.
— Двое его сыновей погибли.
—
— Одному было три, другому шесть.
— Моссад не хотел рисковать.
— И тогда он забрал двух сыновей у своих прежних коллег.
— Ну, это ваша теория.
— Яап де Фрис просидел все это время в Казахстане. Без вариантов, — сказал Брам. — Исраилов содержал там сиротский дом.
— Что ж, очень благородно с его стороны.
— Ты должен мне помочь.
Балин кивнул, отхлебнул воды из бутылочки, оперся локтями о стол и посмотрел на Брама.
— Сперва они отрежут тебе пальцы на руках, когда поймут, кто ты такой на самом деле, спешить им будет некуда; потом — пальцы на ногах. Потом перейдут к более крупным частям тела. Ты пройдешь через чудовищные пытки и не скоро потеряешь сознание.
— Заткнись, Ицхак.
— А твой сын? Представь себе, что он все еще жив. И из него сделали убежденного мусульманина, радикала, который, как Яап де Фрис, видит перед собой только одну цель: как можно быстрее вознестись на небо, прихватив с собою как можно больше жертв. Евреев.
— Он — мой сын. Я должен попробовать с ним… с ним поговорить.
— С религиозным фанатиком?
— С моим сыном…
— Ави, Брам, Эйб, Ибрагим — мы сидим, черт побери, в дерьме по самые уши. Жаль, что твой отец больше не… слишком стар. Сейчас я с удовольствием обсудил бы с ним эти проблемы.
