высшие интересы превратились в самые мелочные расчеты — что они скажут в свое оправдание?
А ничего, кроме того, что все прекрасное, погрузившись в молчание, не погибло, что оно только спит; что все эпохи были свидетелями переходных периодов, когда жизнь борется со страданием и в конце концов выходит из этой борьбы торжествующей и цветущей, что, как когда-то на смену постаревшей Халдее пришла юная победительница Персия, на смену обветшавшей Греции — мужественный Рим, развратная власть Августа сменилась правлением благородных тевтонских князей, точно так же современные расы познают обновление.
Именно так я думал какое-то мгновение, впрочем, совсем короткое, уже собирался именно так ответить Истории на ее подобные обвинения и мрачные прогнозы, как вдруг меня поразила тягостная мысль о том, что я слишком поспешил с выводами, лишенными доказательств. Итак, я захотел найти их и с тех пор, движимый привязанностью к живущим людям, все глубже проникал в тайны людей умерших.
Именно тогда индуктивный метод привел меня к осознанию того очевидного факта, что этнический вопрос стоит выше всех остальных вопросов истории и в нем заключается ключ к ее пониманию, что неравенство рас, соперничество которых формирует нацию, исчерпывающим образом объясняет судьбы народов. Впрочем, нет на земле никого, у кого не возникло бы предощущение столь потрясающей истины. Любому под силу заметить, что были случаи, когда на какую-то страну обрушивались чужеземные племена и, будто в мгновение ока, изменяли ее обычаи и образ жизни, и там, где до их появления царило оцепенение, начинала бить ключом неизвестная доселе деятельность. Приведу в качестве примера случай, когда англосаксонское вторжение сформировало Великую Британию, и это произошло по воле Провидения, которое, послав на этот остров народ, прославленный мечом предков Вашего Величества, в один прекрасный день подарило — как удачно заметила некая августейшая персона — обеим половинам одной нации нынешнюю царственную династию, черпающую свои славные традиции в далеких и самых героических истоках.
Осознав, что есть сильные и слабые, я принялся изучать главным образом первые, чтобы понять их способности и особенно проследить их генеалогическую цепочку. Следуя такой методе, я убедился в следующем: все, что есть на земле великого, благородного, плодотворного, что составляет такие человеческие творения, как наука, искусство, цивилизация — все это происходит из одного корня, из одной идеи, принадлежит к одному семейству, различные ветви которого правили во всех обитаемых уголках вселенной.
Изложение этих вопросов содержится в этой книге, которую я возлагаю к трону Вашего Величества. Не мне дано — впрочем, я об этом не думал — спуститься с высот научных рассуждений на почву полемики. Я не ставил целью предсказать завтрашний день или отдаленное будущее. Я описываю обширные периоды времени. Я начинаю с первых на земле народов, чтобы дойти до тех, которых еще нет. Мыслю я только категориями столетий: одним словом занимаюсь моральной геологией. В книге редко идет речь о человеке, еще реже о гражданине или подданном; часто, вернее всегда, — о различных этнических группах, поскольку меня интересуют не случайные факторы национальности, ни даже существование государств, а расы, общества и цивилизации.
Осмеливаясь изложить па бумаге свои мысли, я надеюсь, Сир, на покровительство, какое широкая и возвышенная натура Вашего Величества оказывает упражнениям ума, и на особый интерес Вашего Величества к плодам исторической эрудиции. Я никогда не забуду цепные указания, услышанные из уст Вашего Величества, и осмелюсь прибавить, что имею лишний повод восхититься столь блестящими и столь солидными знаниями властителя Ганновера, а также благородными чувствами и устремлениями, которые их питают и которые обеспечивают подданным процветание и благополучие.
Будучи исполнен неизменной признательности к милостям Вашего Величества, я прошу Вас, Сир, принять выражение самого глубокого почтения.
Засим остаюсь
Ж. А. де Гобино,
Ваш покорнейший
и преданнейший слуга.
КНИГА ПЕРВАЯ
Предварительные соображения; определения; изложение естественных законов, управляющих общественным порядком
ГЛАВА I
Гибель цивилизаций и обществ происходит от общих причин
Крушение цивилизаций — самый поразительный и одновременно самый непонятный из всех исторических феноменов. Пугая воображение, эта трагедия таит в себе столько таинственного и грандиозного, что мыслители не перестают обращаться к нему, изучать его и заниматься его секретом. Нет никакого сомнения в том, что рождение и формирование народов дают любопытную пищу для размышлений: развитие наций, их успехи, их победы и достижения не могут не поразить воображение; но как бы значимы ни казались эти факты, объяснение их не представляет труда — их полагают простым следствием интеллектуальных способностей человека; признав такие способности, уже не приходится удивляться их результатам; уже своим существованием они объясняют великие события, истоком которых они являются. Таким образом, в этом плане ни затруднений, ни сомнений не предполагается. Но когда мы видим, как после определенного периода славы и могущества все нации заканчивают упадком и крахом — я повторяю, все, а не отдельные из них; когда мы видим разбросанные по всей земле красноречивые в своей страшной очевидности обломки цивилизаций, предшествующих нашей, и не только цивилизаций известных, но и многих других, названий которых мы не знаем, а также и тех, которые, покоясь ныне в виде окаменевших скелетов в глуши лесов, почти современников земли, как выразился Гумбольдт, не оставили нам даже намека на память о себе; когда мы, возвращаясь к современным государствам, осознаем их невероятную молодость и понимаем, что они появились только вчера и что некоторые из них уже одряхлели, вот тогда мы убеждаемся, не без доли философского ужаса, насколько слова пророков о неустойчивости вещей относятся не только к цивилизациям, но и к народам, не только к народам, но и государствам, не только к государствам, но и к отдельным личностям, и нам приходится констатировать, что любая общность людей, пусть даже защищенная самыми совершенными общественными связями и отношениями, начинает разлагаться с первого дня своего образования и за всеми видимыми элементами жизни несет в себе принцип неизбежной смерти.
Так в чем же заключается этот принцип? Так ли он однороден, как его результат, и все ли цивилизации умирают от одинаковых причин?
На первый взгляд напрашивается отрицательный ответ, поскольку множество империй — Ассирия, Египет, Греция, Рим — рухнули в результате стечения непохожих друг на друга обстоятельств. Тем не менее, снимая кожуру видимости, мы обнаруживаем в этой неизбежности конца, которая неотвратимо висит над всеми нациями без исключения, наличие, хотя и скрытое, общей причины, и исходя из этого очевидного принципа естественной смерти, независимо от случаев смерти насильственной, мы убеждаемся, что все цивилизации через какое-то время обнаруживают в себе глубинные потрясения, трудно определимые, но от этого не менее реальные, которые во всех регионах и во все времена имеют аналогичный характер; наконец, замечая очевидную разницу между крушением государства и концом цивилизаций, наблюдая, как один и тот же культурный фактор то упорно сохраняется в какой-нибудь стране, находящейся под чужеземным владычеством, несмотря на самые катастрофические события, то, напротив, исчезает или трансформируется перед лицом незначительных невзгод, мы все больше приходим к мысли о том, что принцип смерти, лежащий в основе всех наций, присущ не только им, но и всем остальным.
