происходит. Тем не менее, чтобы взять книгу о прошлом и прочитать ее ради собственного усовершенствования, необходимо обладать заранее самым большим благом на свете — просвещенной душой. В плохие времена, свидетельствующие о забвении общественных добродетелей, людям не до древних сочинений, и мало кто посещает библиотеки. Тогда много значит уже сама мысль о том, чтобы побывать в столь священном месте.
Впрочем, долговечность, предсказанная плодам открытия Гутенберга, пожалуй, слишком преувеличена. За исключением нескольких произведений, все остальные умирают очень быстро, как когда- то умирали, рукописи. Особенно быстро исчезают из широкого употребления научные труды, выпущенные в нескольких сотнях экземпляров. Их можно найти, пусть и с большим трудом, в крупных собраниях. Точно так же дело обстояло с интеллектуальными сокровищами античности, и это лишний раз подтверждает тот факт, что вовсе не эрудиция может спасти народ, пришедший в упадок.
Посмотрите, что стало с мириадами прекрасных произведений, напечатанных начиная с того дня, как начал работать первый печатный станок. Большинство их забыты. Те, о которых сегодня еще вспоминают, уже не имеют читателей, а книга, за которой гонялись пятьдесят лет назад, даже своим названием не вызывает никаких воспоминаний.
Чтобы поднять престиж печатного станка, едва не запретили хождение рукописей, хотя трудно себе представить, насколько широко они были распространены. Во времена римской империи было очень много средств обучения, нередки были и книги, если судить по великому числу бродячих полунищих грамматиков, встречавшихся в самых глухих деревнях, которых можно сравнить с нынешними адвокатами, романистами и журналистами и чьи развращенные нравы, лишения и страсть к удовольствиям красочно описал в своем «Сатириконе» Петро-ний. Когда наступил полный упадок, еще можно было найти нужную книгу. Вергилия читали повсюду. Крестьяне, которые слышали о нем столько восторженных слов, считали его опасным чародеем. Его переписывали от руки монахи. Они также переписывали Плиния, Диокорида, Платона и Аристотеля. Они переписывали даже Катулла и Марциала. В средние века, судя по тому большому числу свидетельств, что остались после стольких войн, разрушений, пожаров в монастырях и замках, было великое множество литературных, научных, философских произведений, вышедших из-под пера людей незаурядных. Итак, чересчур преувеличено значение печатного станка для науки, поэзии, морали и истинной цивилизованности, и было бы более справедливым отметить его роль в смысле повседневных услуг, которое это изобретение оказало различным религиозным и политическим партиям. Повторю еще раз: печатный станок представляет собой отличный инструмент, но без рук и головы инструмент работать не может.
Нет нужды в пространных доказательствах, чтобы показать, что порох также не может спасти общество в минуты смертельной опасности. Разумеется, опыт обращения с ним не забывается. Но вряд ли есть сомнения, что дикие народы, которые обладают сегодня порохом, как и мы, будут пользоваться им исключительно в целях разрушения.
Что касается пара и прочих индустриальных достижений, я скажу о них то же самое, что о печатном станке — т. е. что это великие открытия, — и добавлю, что в истории было немало научных открытий и их плодов, которые канули в забвение, когда движение человеческой мысли, породившее их, остановилось навсегда и унесло навеки тайну, которая была их источником. Наконец, я хочу напомнить, что материальное благо всегда было лишь внешним придатком цивилизации и что не существовало общества, которое выжило исключительно потому, что оно знало способы быстрее передвигаться и хорошо одеваться.
Все существовавшие до нас цивилизации верили, что их незабываемые открытия навечно запечатлели их на скрижалях времени. Все они верили в свое бессмертие. Инки, чьи паланкины мчались по превосходным дорогам длиной в несколько сотен лье, которые до сих пор связывают Куско и Кито, наверняка были убеждены в незыблемости своих достижений. Тем не менее безжалостные века, подобно взмаху орлиных крыльев, сбросили их империю, вместе со многими другими, в самую глубокую пропасть небытия. Однако же и эти властители Перу имели свои науки, своих инженеров, свои могучие машины, которыми мы восхищаемся сегодня, не в силах разгадать их тайну. А ведь они знали секрет перемещения огромных масс. Они сооружали крепости, укладывая друг на друга глыбы длиной тридцать восемь и шириной восемнадцать футов. Руины Тихуанако являют собой именно такое потрясающее зрелище: огромные глыбы, перемещенные на расстояние нескольких лье. Но знаем ли мы, как справились с этим мастера народа, канувшего в Лету? Нам известно об этом не больше, чем о способах и средствах сооружения гигантских, поистине циклопического размера стен, останки которых все еще противостоят времени в разных местах Западной Европы.
Таким образом, не стоит путать результаты цивилизации с ее причинами. Причины теряются, результаты же забываются, когда исчезает разум, взрастивший их, а если они сохраняются, то только благодаря новому разуму, который ими овладевает и часто придает им новый импульс. Человеческий интеллект, постоянно колеблющийся, кратковременный в пространстве и времени, не отличающийся вездесущностью, возвеличивает то, чем овладевает, забывает то, что упускает из рук и, устремляясь дальше по кругу, границы которого ему не дано прорвать, оплодотворяет лишь какую-то часть своих временных владений, оставляя бесплодной другую. И всегда человек одновременно и превосходит своих предков и уступает им. Следовательно, человечество никогда не может превзойти самого себя; значит, не способно человечество к бесконечному совершенству.
ГЛАВА XIV
Продолжение доказательств умственного неравенства рас. Различные цивилизации взаимно отталкиваются. Смешанные расы создают смешанные цивилизации
Если бы человеческие расы были равны, история предстала бы нашему взору в виде очень впечатляющей, совершенной и славной картины. Тогда расы, будучи в равной мере умными и устремленными к своим истинным интересам, в равной мере способными найти способ побеждать и торжествовать, с самого первого дня творения наполнили бы землю роем процветающих и — что самое главное — возникших одновременно цивилизаций. В ту же эпоху, когда древнейшие санскритские народы создавали свою империю и покрывали — посредством религии и меча — Южную Индию посевами, городами, дворцами и храмами, когда первая империя ассирийцев украшала долины Тигра и Евфрата величественными сооружениями, когда колесницы и конница Немрода завоевали соседние народы, на африканском побережье, где живут негры с прогнатическим строением головы, появилось бы разумное и развитое общество, обладавшее большими средствами и возможностями.
Кельтские путешественники принесли бы на западную оконечность Европы, наряду с остатками восточной мудрости первобытных времен, все необходимые элементы великого общества и наверняка бы встретили среди иберийских народов, распространенных в те времена в Италии и на островах Средиземного моря, в Галлии и Испании, достойных соперников, богатых, как и они сами, древними традициями, искусных во всех областях человеческой деятельности.
Тогда объединенное человечество гордо шагало бы по земному шару, сильное своим общим разумом, создавая повсюду похожие друг на друга общества, и по прошествии некоторого времени все нации стали бы одинаково оценивать свои потребности и возможности, одними глазами смотреть на природу, завязали бы тесные контакты между собой, которые столь необходимы и выгодны для прогресса и цивилизации.
Некоторые племена, в силу злосчастной судьбы оказавшиеся в суровых климатических условиях, в тесных ущельях скалистых гор, на побережье покрытых льдом морей, в бескрайних степях, обдуваемых холодными ветрами, были бы вынуждены дольше бороться с негостеприимной природой, чем обласканные судьбой народы. Но в конце концов и эти племена, будучи наделенными '' таким же разумом и такими же способностями, не замедлили бы найти средства сгладить суровость климата. Они обязательно употребили
